— Можем потратить все утро, разбирая эти завалы, — сказал Эмрис, поглаживая стопку ладонью, — а можем пойти в обратном направлении: я вам расскажу, что обнаружил.
Второй путь точнее отвечал настроению Джеймса, поэтому он кивнул и предложил:
— Давайте сразу перейдем к делу. Две ночи назад вы намекнули, что Блэр Морвен может принадлежать мне. Вот он я. И что теперь?
— Поместье действительно твое.
— Все поместье? — воскликнул Кэл, вскакивая. — Что, все принадлежит Джимми?
— Все, — кивнул Эмрис. — От вереска на вершине холма Уаймх до гравия в конце подъездной дорожки — все принадлежит Джеймсу.
— Чувак, — широко улыбаясь, Кэл повернулся к другу, — ты не представляешь, как я надеялся, что кто-то однажды скажет это на полном серьезе! — Он вдруг насторожился. — Вы действительно это имеете в виду, мистер Эмрис? Без подвоха?
— Никакого подвоха, — Эмрис наклонился над столом.
— Как это может быть? — ошарашено спросил Джеймс.
— Обычное древнее право законного наследования.
— И откуда оно возьмется? — прямо спросил Джеймс. Он не для того проделал путь до Лондона, чтобы играть в игры. «Уж если бы существовала хоть малейшая возможность прямого наследования, я бы давно об этом узнал и меня бы сейчас здесь не было».
— Ты не слушаешь, — спокойно ответил Эмрис.
— Так вы же не говорите ничего, что стоило бы слушать! — огрызнулся Джеймс. — Сплошная дымовая завеса!
Кэл озадаченно посмотрел на своего друга.
— Я уже многое тебе рассказал, — мягко возразил Эмрис. Помнишь: «Если нет особого распределения активов и имущества, которое должно быть произведено в соответствии с последней волей и завещанием умершего, нет необходимости называть законных наследников». Строго говоря, воли вообще может не быть.
— Послушайте, я все это знаю. В чем смысл? — спросил Джеймс, внезапно разозлившись на Эмриса за то, что он зря потратил время.
— Если нет каких-либо юридических препятствий, таких как спор о праве собственности, по шотландскому законодательству поместье просто переходит к единственному оставшемуся в живых наследнику герцога.
Джеймсу потребовалось мгновение на осознание того, что сказал ему Эмрис.
— Вы хотите сказать, что я наследник герцога?
— Великий Боже, — прохрипел Кэл, медленно садясь. — Так вот в чем загвоздка.
— Единственный оставшийся в живых наследник герцогского поместья, — поправил Эмрис, — и, следовательно, имеющий право на все его владения.
Джеймс недоверчиво уставился на своего эксцентричного благодетеля.
— И как это надо понимать?
— Ты — внук герцога Морвена. — Эмрис произнес это настолько обыденным тоном, что до Джеймса дошло не сразу.
— Внук, — глухо повторил Джеймс. Он почувствовал, как его желудок сжимается.
— Сын единственного сына герцога, если быть точным.
«Боже мой», подумал Джеймс, мысленно сделав глубокий вдох; он посмотрел на Кэла, который в изумлении качал головой.
Эмрис же уселся на край стола и с сочувствием смотрел на посетителей.
— Видимо, это немного неожиданно для тебя, но послушай одну историю. Надеюсь, она все объяснит.
Джеймс подозрительно посмотрел на старика.
— Хорошо. Послушаю.
— Начиналось все давным-давно, — напевно начал Эмрис, разглаживая складку на своем элегантном черном костюме. — Некий молодой дворянин — на самом деле маркиз — влюбился в красивую девушку по имени Элизабет Грант, дочь фермера-арендатора в поместье его отца. Отец маркиза, герцог, был категорически против их союза. Человек он был резкий, твердых убеждений, и уж если что вбил себе в голову, так его не свернешь.
По каким-то причинам, известным только ему самому, герцог сильно невзлюбил девушку, покорившую сердце его сына. Я не думаю, что в том была ее вина, ее-то как раз можно назвать безупречной. Скорее, герцог надеялся женить сына на ком-то соответствующем его положению, и заодно поправить свои финансовые дела, которые, надо сказать, пребывали в плачевном состоянии. А может, просто хотел продемонстрировать отцовскую власть.
Факт тот, что он категорически запретил этот брак. Однако молодые люди сбежали, тайно обвенчались, и несколько месяцев путешествовали по стране, чтобы дать старику время остыть и передумать.
Вернувшись после своего затянувшегося медового месяца, они обнаружили, что герцог еще сильнее озлобился. Он отвел сына в сторонку и предложил простой выбор: немедленно расторгнуть брак или лишиться титула, земель и доходов, а также любой возможности вернуть любовь отца на всю оставшуюся жизнь. Он оставил двух молодых людей наедине, чтобы они поразмыслили спокойно часок-другой.