На какую-то секунду она уставилась на него. Затем лицо ее перекосила усмешка, сопровождаемая сильным старушечьим смешком.
- Э, что у нас здесь? Неужели мы не может даже поговорить о мужчинах без их вторжения к нам?
Пораженная Гвен подняла взгляд. Затем лицо ее зажглось восторгом удивления.
- Милорд! - Она вскочила и подбежала к нему. Лицо старухи презрительно скривилось. Она дернула головой в сторону Рода.
- Твой?
- Мой.
Гвен схватила Рода за руки, тело ее на миг качнулось к нему, а затем отпрянуло. Род понял, публичная демонстрация приязни может показаться обидной; особенно тем, у кого нет никаких любимых. Но глаза ее сказали, что она польщена и очень рада его поддержке.
Уста ее, однако, сказали всего лишь:
- Зачем ты явился, муж?
- Просто немного беспокоился, милая. Хотя и вижу, что это было глупо.
- Не так уж глупо, как ты мог подумать, - проскрипела ведьма. - И все же явился ты запоздало для оказания помощи. - Она нахмурилась при этой мысли. - Нет, возможно, однако ты прибыл все же своевременно; если ты был с нею, когда она впервые появилась у входа в пещеру, я б несомненно выгнала вас обоих взашей.
Род начал было добавлять:
- Если б сумела, - а затем подумал, что лучше не стоит. - Э. Да. Извиняюсь за вторжение.
- Не стоит волноваться, - едко ответила Агата. - Никакого другого мужчину это не волновало бы. - Она перевела взгляд на Гвен. - Тебе безусловно в высшей степени посчастливилось.
Гвен, покраснев, опустила глаза.
- И все же сомневаюсь, что ты знаешь истинную величину своего счастья. - Ведьма снова повернулась к очагу, сунула лопатку в огромный котел и помешала. - Меня, молодой человек, очень ценили пахари из горных деревень, приходившие ко мне по одному и впятером ради мига удовольствия, хотя потом они и пришли толпой в шестьдесят человек, вместе с матерями, сестрами и женами и строгим деревенским клириком, чтобы высечь меня, вздернуть на дыбу и пронзить меня раскаленными иглами, крича: "Сознавайся, подлая ведьма!", пока я не могла больше сдерживаться, пока моя ненависть не выплеснулась на них, поражая их и вышвыривая вон из пещеры!
Она оборвала рассказ, задыхаясь и дрожа. Встревоженная Гвен сжала руки Агаты в своих и побледнела, когда их холодок пробежал у нее по спине. Они слышала сказку о том, как давным-давно ведьма Агата выкинула из своей пещеры жителей пяти деревень, и сколько разбили себе головы или спины на склонах внизу. Никакая ведьма в Грамарие за всю историю этого сверхъестественного острова не обладала такой силой. Большинство ведьм могло поднять за раз только двух или, возможно, трех человек. А что касается швыряния их с достаточной силой, чтобы выбросить из пещеры - да такое было просто невозможно.
- Не так ли?
Следовательно, если какая-то ведьма действительно совершила такой подвиг, у нее должен быть знакомый, помогающий ей дух. Они обычно принимали облик животных, но Агата не держала у себя никаких зверьков, Следовательно - понятное дело - знакомый все равно обязан быть, но он, должно быть, невидим.
- Вот тогда-то, - проговорила с одышкой ведьма, - я и перебралась в эту пещеру, где наружный карниз на столько узок, что войти сюда за раз может только один человек, и поэтому я в гневе своем никогда не смогу покалечить больше, чем нескольких. Но эти несколько...
- Они хотели сжечь тебя, - прошептала со слезами на глазах Гвен, - и сделано то было в гневе, в гневе, сдерживаемом очень долго, дольше, чем может обуздывать его любой человек! Они унижали тебя, пытали тебя!
- Разве это вернет мертвых? - бросила острый взгляд на Гвен Агата.
Гвен заворожено уставилась на изнуренное лицо.
- Агата... - Она закусила губу, а затем выпалила: - Ты желаешь искупить вину за отнятые тобой жизни?
- Чепуху ты городишь! - сплюнула ведьма. - Жизнь бесценна, отнятие ее не искупить ничем!
- Верно, - задумчиво произнес Род, - но можно еще возместить потери.
Острый взгляд врезался в него, сковывая почти столь же эффективно, как Дурной Глаз.
Затем, однако, взгляд посветлел, когда ведьма медленно усмехнулась.
- Ах так! - Она откинула голову назад и рассмеялась. Смех длился долго, и когда он утих, Агата вытерла глаза, кивая. - А! Я-то все гадала, зачем вы явились, так как никто не приходит к старой Агате, если они не желают чего-то, не жаждут того, чего не могут ни от кого больше получить. И у вас именно это, не так ли? Народ страны в опасности и нуждается в силе старой Агаты! И послал вас умолять меня прибегнуть к ней!
Ее тощее тело затряслось от нового спазма старушечьего смеха. Она тяжело дышала, постепенно успокаиваясь, и вытерла нос длинным костлявым пальцем.
- Хе-хе! Дитя! Ужель меня, женщину шестидесяти о лишним лет, надует самое что ни на есть невинное дитя? Хе! - и снова рассмеялась.
Род нахмурился; разговор терял управление.
- Я б не назвал этого именно "надувательство". Смех ведьмы резко оборвался.
- Вот как? - сплюнула она. - Но ты попросил бы у меня помощи, да! И постарался бы ничем не вознаградить меня, нет! - Она перевела взгляд на Гвен. - А ты делаешь, что он тебе велит, не так ли?
- Нет! - воскликнула оскорбленная Гвен. - Я явилась сама по себе, молить тебя...
- О них! - прожгла ее взглядом ведьма. - Ужель у тебя нет никаких полос на спине, никаких шрамов на грудях, где тебе выжгли палачи? Ужель ты не знала боли от их зависти и ненависти, что явилась без принуждения, без уговоров, молить помочь им?
- Да. - Гвен почувствовала, как на нее снизошла странное спокойствие. - Меня дважды бичевали и трижды пытали, и четырежды привязывали к столбу сжечь на костре; и за то, что я жива сейчас и говорю с тобой, мне надо благодарить крошечный народ, моих добрых опекунов. Да, я познала узловатую плеть их страха; хотя никогда столь глубоко, как ты. И все же...
Старая ведьма кивнула, дивясь.
- И все же ты жалеешь их?
- Да. - Гвен опустила глаза, крепко стиснув руки на коленях. - В самом деле, я их жалею. - Глаза ее вскинулись, сцепившись с взглядом Агаты. - Ибо их страх - ремень с шипами, что сечет нас, их страх перед великой тьмой, стоящей за такими силами, как наши, тьмой неизвестности, и перед непредсказуемой судьбой, что мы приносим им. Именно они должны идти по жизни ощупью и всегда посреди кошмара, им никогда не познать звуков любовных, радости полета при луне. Разве нам не следует тогда пожалеть их?