Вторая волна солдат сражалась почти в самом лагере неандертальцев, прежде чем чистый рефлекс заставил отдельных зверолюдей начать выискивать глаза одиночных противников. Мощь влилась в зверолюдей, глаза их загорелись ярче. Грамарийская шеренга замедлила шаг и со скрежетом остановилась.
В каюте флагмана Агата и Гвен сжали руки ведьм, находившихся рядом, и закрыли глаза, склонив головы.
Алебарды, копья и мечи медленно задвигались, набирая силу и парируя удары зверолюдей.
Зверолюди рубились истерически, в отчаянии, порожденном суеверным страхом – но также и беспорядочно, отбрасывая всякую защиту. Алебарды вонзались в них, трещали кости и хлестала кровь.
Спускаясь по трапу, брат Чайлд споткнулся, потерял равновесие и упал, растянувшись с испуганным воплем на песке.
Пак тихо рассмеялся, отшвырнул в сторону палку, просунутую им между ног монаха, и метнулся к нему, делая руками таинственные, символические жесты и читая нараспев себе под нос.
– Коль же ослеплен, хронист, ты чрезмерным рвеньем, Света истины не зришь, полный самомненья. Так побудь в темнице лжи, в строгом заключении. Посиди-ка ты часок, потерявши зренье!
– Что... что случилось? – воскликнул, подымаясь с песка брат Чайлд. Он огляделся, а затем зажмурился, помотал головой и снова открыл их. – Что! Ужели ночь сделалась столь темной? Ужель и вовсе пет никакого света? – Затем лицо его превратилось в маску ужаса, когда до него дошла правда. – Я ослеп! Да простит меня небо – я лишился зрения!
– Ну-ну, приятель, – проворчал глухим гортанным голосом Пак, подходя ближе к брату Чайлду. – Что тебя мучает? А, да ты священник!
– О, добрый сэр! – замолотил вокруг себя руками брат Чайлд и, поймав плечо Пака, вцепился в него. – Пожалейте меня, ибо я поражен слепотой!
– Что же за грехи такие, – прогромыхал Пак, – если понадобилось применить столь жестокое наказание?
– Не могу сказать, – опустил голову брат Чайлд. – Возможно, гордыня – что я осмелился записывать все происходившее в ходе этой войны... – Он вскинул голову, уставясь незрячими глазами в пространство. – Битва! О, незнакомец, пожалей меня! Я столько месяцев трудился, внося в книгу каждое отдельное событие этой войны! Я не могу остаться без знания о заключительной битве! Останься и скажи, что ты видишь! Расскажи мне о ходе битвы
– Вообще-то мне следовало бы идти, – проворчал Пак, – помочь в уходе за другими ранеными!
– Значит, тебя ранили? – Брат Чайлд сделался вдруг самой заботливостью, вслепую шаря кругом. – Ну-ка, дай мне найти ее! Я перевяжу...
– Побереги свои хлопоты, – быстро осадил его Пак, – кровотечение уже прекратилось. И вое же у меня, признаться, нет сейчас никакого занятия...
– Тогда останься, – взмолился брат Чайлд, – и скажи мне обо всем, что ты увидишь.
– Ну, так и быть, – вздохнул Пак. – Тогда сиди и слушай, ибо происходит вот что...
– Да благословит тебя небо! – воскликнул брат Чайлд.
Пак набрал побольше воздуху в легкие, вспоминая главный смысл инструкций Рода.
– Зверолюди и наши храбрые солдаты вытянулись в две противостоящие шеренги. Они сцепились, они сражаются; молотят секиры; взмывают и опускаются алебарды. Воздух наполнен лязгом оружия и стонами солдат и ржаньем лошадей... э, но это ты и сам слышишь.
– Да, но теперь я понимаю значение этих звуков – Брат Чайлд снова вцепился в плечо Пака. – Но Верховный Чародей! Как там Верховный Чародей?
– Да вон он скачет, – воскликнул, показывая в пустой воздух Пак. – Он выезжает вперед на огромном вороном коне, сильный и мужественный, с лицом, сияющим подобно солнцу! – Он усмехнулся в восторге от собственного остроумия. – Нет, руки его подобны сплетенным канатам, а плечи – могучий вал! Он так и сверкает в звездном свете, и его пронзительный взгляд устрашает всякого, кто видит его! Вот его солдаты бросаются расширить сделанную им брешь!
В кустарнике Род с опаской глядел на вздымающийся ком желеобразной массы. Он следил, как в ней сливаются меньшие комья плесени; вся масса изумительно выросла. Теперь она очень странно вспучивалась, тянулась вверх, все выше и выше, свертываясь в гигантский двойной ком. Тот выпустил псевдоподию, начавшую принимать вид лошадиной головы, а вершина сузилась спереди и сзади и расширилась в боках. С обеих сторон отделилось по куску, принимая форму рук; ком на вершине смоделировался в голову.
– Едва верю своим глазам, – прошипел Род.
– И я. – Голос Векса задрожал. – Я знаю о плесени под местным названьем ведьмин мох и о ее связи с проецирующими телепатами – но никогда не подозревал ничего в таком масштабе.
Род тоже – ибо он глядел на самого себя. И к тому же на такого самого себя, каким всегда хотел быть – семи футов ростом, могучим, как Геракл, красивым, как Аполлон!
– Теrrе et cie! <Земля и небо! (фр)> – проревела фигура, выхватывая меч размером с небольшую балку, и поскакала в бой на десятифутовом коне.
– Брат Чайлд, – вздохнул Род, – чертовски силен проецировать!
– Безусловно силен, – согласился Векс. – Ты действительно считаешь, что он об этом не знает?
– Вполне, – кивнул Род. – Неужели ты и в самом деле думаешь, что аббат выпустил бы его в мир, если бы знал, чем является брат Чайлд? – Он повернул голову Векса прочь от битвы. – Хватит с нас этого балагана. Он займет зверолюдей – и всякий, кто будет меня высматривать, увидит меня.
– Такой, как Йорик? – пробормотал Векс.
– Или Орел. Или наши же солдаты, если разобраться – “мое” присутствие там бесспорно прибавит ни смелости – особенно, когда у меня такой вид! – Он в некотором роде надеялся, что Гвен не доведется посмотреть на его доппельгангера вблизи; а то чего доброго навсегда перестанет удовлетворяться действительностью. – Теперь мы можем приступить к настоящей работе этой ночи... и к тому же будем совершенно неожиданными. К фасу утеса, Векс!