Теоден неподвижно сидел в седле, глядя на гибнущий Город. Казалось, бремя бедствий согнуло его гордую спину и заставило поникнуть плечи. Мерри с безотчетной тревогой наблюдавший за ним, вдруг и сам почувствовал страшную тоску. Неясные сомнения и предчувствия непреодолимой беды, невозможность любого действия захлестнули хоббита, и он перестал осознавать себя. Время словно застыло на месте. Все поздно, все тщетно! Казалось, сейчас Теоден горестно покачает головой и повернет обратно к холмам...
Но вдруг что-то изменилось вокруг. Поднимался ветер! Едва заметно посветлело. Далеко на юге, над горизонтом, стали видны нависшие тучи, а за ними занималось утро!
В тот же миг над Городом сверкнула пронзительная молния, соединившая небо и землю. Белая Башня Звездной Цитадели выступила их тьмы горячей желтой вспышкой, словно мрак отпрянул от нее. В воздухе пророкотал раскат грома, и всем воинам показалось, что исчезла давящая на плечи тяжесть. Тьма над Городом сомкнулась вновь, но Теоден уже сбросил оцепенение, выпрямился, и над войсками пролетел боевой клич Ристании. Правитель выхватил у оруженосца большой рог и протрубил с такой силой, что рог лопнул. На звук дружно и грозно откликнулись другие рога. Теоден что-то крикнул своему коню, и он с места рванулся вперед. За ним лавиной двинулся передовой отряд и отряд Эомера. Но правитель Ристании летел впереди всех, его никто не мог догнать. Он поднял щит, сверкнувший золотом в первых лучах солнца; трава под копытами его коня вспыхнула изумрудным ковром, потому что настало утро! Ветер с далекого Моря и солнце взяли верх, тьма отступила, полчища Мордора дрогнули в ужасе перед лавиной звуков и Всадников, катящихся на них, и побежали! А Всадники Ристании пели боевую песнь, пели и убивали врагов. И эта песнь, прекрасная и грозная, была слышна за стенами Минас Тирита.
4. ОСАДА ГОРОДА
Гэндальф разбудил Пина. За окнами по-прежнему было темно, в комнате горели свечи. Духота стояла, как перед грозой.
– Который час? – спросил Пин, зевая.
– Начало третьего, – ответил маг. – Одевайся, тебя призывает правитель. Надеюсь ты не забыл, что служишь ему?
– А он даст нам позавтракать?
– Нет. Завтрак готов, – Гэндальф кивнул на стол, – и до обеда больше ничего не будет. В Городе экономят провизию.
Пин угрюмо рассматривал небольшую краюху хлеба, очень маленькую, на его взгляд, порцию масла и чашку молока.
– И зачем ты меня привез сюда? – проворчал он.
– Чтобы помешать тебе делать глупости, – в тон ему ответил маг. – Если тебе здесь не по нраву, то кроме себя винить некого.
Пин насупился и замолчал.
Когда Гэндальф привел его в зал со статуями и колоннами, Денетор сидел на том же самом месте. Было такое впечатление, что он со вчера не сдвинулся с места.
– Ну, добрый мой Перегрин, – подчеркнуто обратился он к хоббиту, – надеюсь, ты провел вчерашний день с пользой и приятством. Вот только с питанием в Городе хуже, чем хотелось бы тебе, – он слегка развел руками.
Пин покраснел. Ему показалось, что правителю известны не только его слова, но и мысли.
– Что же ты намереваешься делать у меня на службе? – спросил Денетор.
– Я думаю, что повелитель укажет мне мои обязанности.
– Укажу. Когда узнаю, что ты можешь. А для этого лучше всего оставить тебя при себе. Будешь выполнять мои поручения, беседовать со мной, когда будет время. Петь умеешь?
– Умею, – обрадовано кивнул Пин. – Пою я хорошо, – он немного смутился, – так у нас говорят. Но наши песни не очень-то годятся для дворцовых покоев, да и для тяжелых времен тоже. Самое страшное, о чем поют в Хоббитании – это ветер или дождь, а так все больше о смешном, о пирушках, например... – тут он совсем смешался и умолк.
– Так почему бы не спеть об этом в моем дворце? – усмехнулся Денетор. – Над Гондором давно сгущается мрак, наоборот, приятно было бы услышать, что есть еще не затемненные земли. Нам бы тогда казалось, что труды наши не пропали даром.
Однако Пина эти слова не разуверили. Как-то не мог он представить себе незатейливые песни Хоббитании, звучащие в этом великолепном зале. Но Денетор уже обратился к Гэндальфу. Они заговорили о Ристании, о намерениях Теодена, об Эомере, племяннике правителя. Пин только дивился, как много известно Денетору о тамошних делах, к тому же, из разговора он понял, что правитель много лет не покидал пределов Гондора. Он уж решил было, что о нем забыли, но тут Денетор обратился и к нему.
– Отправляйся в арсенал, – сказал он, – там приготовлена для тебя одежда и вооружение. Прими подобающий вид и возвращайся.
В арсенале Цитадели Пин облачился во все черное с серебром. Теперь на нем была черная кольчуга, черный же шлем с вороными крыльями по бокам и серебристой звездочкой в надлобье. Кольчугу спереди прикрывал шитый серебром нагрудник с изображением цветущего дерева. Длинный широкий плащ дополнял одеяние. Прежнюю его одежду убрали, позволили оставить только серый лориенский плащ, но с условием не носить его на службе. Новый наряд был раскошен, но Пин стеснялся его. В довершение к этому ему так надоел постоянный сумрак, что настроение совсем испортилось.
А сумрак сгущался. С востока, из Страны Мрака, ветер пригнал тяжелую тучу. Она словно придавила Город. Воздух на улицах был душным и неподвижным, как вода в болоте. Вся долина Андуина замерла в ожидании бури.
Пин освободился только к вечеру. Желудок повлек его на поиски обеда. По счастью в столовой он встретил Берегонда. Они вместе поели и направились на стены, туда, где проводили время вчера.
Был час заката, но солнце не могло пробить плотный заслон туч. Только в последний миг над Морем сверкнул его прощальный луч. Именно в этот миг Фродо стоял на Перекрестке над поверженной головой каменного стража. Но на полях Пеленнора не было никакого проблеска. Холодными и темными оставались они.
Пину казалось, что вчерашний и сегодняшний день разделяют годы. Вчера еще он был простым беспечным хоббитом, на котором перенесенные опасности не оставили заметного следа, а сегодня... Сегодня он – воин в Городе, который готовится к жестокой битве. Он носит пышную, мрачную одежду: в другое время это была бы восхитительная игра, но теперь все было всерьез. Он, Пин, на службе у настоящего, гордого и могущественного правителя, и опасность, нависшая над Городом – самая настоящая. Кольчуга, шлем, плащ, все казалось тяжелым, все угнетало. Он устало вздохнул.