Год 1420 в Уделе был необыкновенным. Не только ярко светило солнце и было достаточно дождей, но во всем чувствовался достаток, богатство и преуспевание, проблески красоты, которой не дано видеть смертным и которая давно ушла из Средиземья. Дети рожденные или зачатые в этом году — а их было множество, — росли красивыми и сильными, и у большинства из них были золотые волосы, что раньше у хоббитов встречалось довольно редко. Фрукты и ягоды были в таком изобилии, что молодые хоббиты чуть не купались в землянике и в варенье; а позже они сидели на лужайках под сливовыми деревьями и ели, пока не наделали маленьких пирамид из косточек. И никто не болел, и все были довольны, кроме тех, кому приходилось косить траву.
В Южном Уделе хорошо уродился виноград, а урожай листа был поразителен: и повсюду было столько зерна, что в жатву все амбары переполнялись. А пиво 1420 года вспоминалось долго и вошло в пословицу. Еще поколение спустя можно было услышать, как старик в гостинице, выпив добрую пинту эля, отдавал кружку и говорил со вздохом:
— Настоящее вино 1420 — го, да!
Вначале Сэм вместе с Фродо оставался у Коттонов; позже, когда Новая улица была готова, он переселился туда со стариком. Ко всем своим прочим работам он занимался очисткой и восстановлением Торбы-На-Круче; и ему часто приходилось ездить по Уделу из-за своих лесовосстановительных работ. Поэтому его не было дома в начале марта и он не знал, что Фродо заболел. Тринадцатого марта фермер Коттон нашел Фродо в постели; Фродо сжимал белую жемчужину, висевшую на цепочке у него на шее и, казалось, бредил.
— Оно ушло навсегда, — говорил он, — и теперь все пусто и тошно…
Но болезнь прошла, и когда двадцать пятого вернулся Сэм, Фродо ему ничего не сказал. Тем временем Торбу-На-Круче привели в порядок, Мерри и Пиппин привезли из Крикхоллоу старую мебель и все имущество, и вскоре старая нора выглядела так, как будто ничего и не менялось.
Когда все было готово, Фродо спросил:
— Когда же ты поселишься у меня, Сэм?
Сэм неуверенно посмотрел на него.
— Если не хочешь, не нужно, — прибавил Фродо. — Но ты знаешь: твой старик живет рядом.
— Дело не в этом, мастер Фродо, — сказал Сэм и покраснел.
— А в чем же?
— В Рози, в Рози Коттон. Ей не нравятся эти мои разъезды, но она ничего не говорит. А я, пока был занят, тоже молчал, потому что хотел сначала закончить работу. А теперь я поговорил с ней, и она сказала мне: «Ну, мы зря истратили целый год, так зачем же тянуть дальше?» — «Зря потратили? — Повторил я. — Я бы не сказал». Хотя я понимаю, что она имела в виду. И чувствую, что разрываюсь надвое.
— Понимаю, — сказал Фродо, — ты хочешь… Жениться и в то же время хочешь жить со мной в Торбе-На-Круче. Но, дорогой Сэм, это же так легко! Женись побыстрее и переезжай сюда с Рози. В Торбе-На-Круче хватит места для самой большой семьи.
Так и сделали. Весной 1420 года (а этой весной было заключено очень много браков) Сэм женился на Рози, и они поселились в Торбе-На-Круче. И если Сэм был счастлив, то и Фродо тоже. И ни за одним хоббитом в Уделе не ухаживали так ласково и заботливо, как за ним. Когда закончились восстановительные работы, Фродо зажил спокойной жизнью, много писал и приводил в порядок свои записи. Он сложил с себя обязанности заместителя мэра на ярмарке в середине лета и старый Уилл Бетфут был избран мэром на следующие семь лет.
Мерри и Пиппин некоторое время жили вместе в Крикхоллоу, и между Баклендом и Торбой-На-Круче было много хождений и поездок. Два молодых путешественника наделали много шума в Уделе своими песнями, рассказами, пышными нарядами и удивительными манерами. «Благородные» — называли их хоббиты, имея в виду лишь хорошее: все радовались, видя как они едут в своих ярких кольчугах, с прекрасными щитами, весело смеются и поют и хотя они стали очень велики ростом, в других отношениях они не изменились, и лишь стали более склонны к шуткам и веселью, чем раньше.
Фродо и Сэм, однако, не привлекали всеобщего внимания. Лишь иногда одевали они серые плащи необычного покроя, заколотые у шеи прекрасными брошками. Кроме того, Фродо всегда носил на цепочке белую жемчужину и часто касался ее рукой.
Все шло хорошо, а в будущем обещало идти еще лучше. Сэм был занят и доволен. И ничто не омрачало его жизнь в этом году, кроме смутного беспокойства за хозяина. Фродо почти не занимался делами Удела, и Сэм с болью видел, какой малой известностью он пользуется у себя на родине. Мало кто знал или хотел знать о его деяниях и приключениях; восторг и уважение хоббитов были отданы преимущественно мастеру Мериадоку, мастеру Перегрину и (Сэм подозревал об этом) ему самому. Осенью снова возникла тень старых тревог.
Однажды вечером Сэм вошел в кабинет и увидел, что хозяин выглядит очень странно. Он был бледен, а глаза его казались устремленными куда-то вдаль.
— В чем дело, мастер Фродо? — спросил он.
— Я ранен, — ответил Фродо, — ранен, и рана никогда не заживет.
Но приступ прошел, и на следующий день Фродо стал снова самим собой. Впоследствии Сэм припомнил, что это было шестого октября. Два года назад они сидели в темной яме на Заверти.
Шло время, наступил 1421 год. В марте Фродо снова заболел, но с большим трудом скрыл это, так как Сэм был занят другими делами. Двадцать пятого марта родился первый ребенок Сэма и Рози.
— Ну, мастер Фродо, — сказал Сэм, — я в затруднении. Рози и я решили назвать его Фродо, с вашего позволения, но это не он, а она. Хотя более красивой девочки и быть не может. Она больше похожа на Рози, чем на меня. И мы не знаем, как быть.
— Что ж, Сэм, — ответил Фродо, — что плохого в старых обычаях? Выбери ей имя цветка, как у Рози. Половину девочек в Уделе называют такими именами, и ничего не может быть лучше.
— Вы, вероятно, правы, мастер Фродо, — сказал Сэм. — Я слышал немало прекрасных имен в своем путешествии, но боюсь, что для ежедневного употребления они слишком грандиозны и утомительны. Старик говорит: «Дай ей короткое имя, тогда тебе не нужно будет сокращать его для пользования». Но если это будет название цветка, то я не беспокоюсь о длине. Понимаете, это должен быть прекрасный цветок, потому что, понимаете, я считаю ее прекрасной, а потом она будет еще красивее.