— Я желала быть любимой другим, — ответила она. — Но мне не нужна ничья жалость.
— Это я знаю, — сказал он. — Вы желали любви лорда Арагорна. Он велик и могуществен, а вы хотели славы, хотели быть поднятой над всеми, кто ползает по земле. Он казался вам восхитительным, как великий капитан юному солдату. И он действительно величайший из людей. Но когда он ответил вам лишь пониманием и жалостью, вы не захотели ничего, вы искали доблестной смерти в битве. Посмотрите на меня, Эовин.
И Эовин долго смотрела на Фарамира, и Фарамир сказал:
— Не называйте жалостью дар верного сердца, Эовин! Я не предлагаю вам жалость. Вы высокая и доблестная леди и сами заслужили славу, которая не будет забыта. И вы прекрасны, даже в языке Эльфов не найдется слов для описания вашей красоты, и я люблю вас. Раньше я жалел вас. Но теперь, даже если бы у вас не было никаких печалей, если бы не было у вас страхов, если бы вы были благословенной королевой Гондора, я все равно любил бы вас, Эовин, любите ли вы меня?
И тогда сердце Эовин смягчилось, или она сама поняла его. Неожиданно зима прошла и солнце улыбнулось ей.
— Я осталась в Минас Аноре, башне солнца, — сказала она, — и смотрите! Тень исчезла! Я больше не буду девушкой с мечом, не буду соперничать с великими всадниками, не буду наслаждаться лишь песнями об убийствах. Я буду целителем, полюблю все, что растет. — она снова посмотрела на Фарамира и сказала. — Я больше не хочу быть королевой.
И Фарамир весело рассмеялся.
— Это хорошо, — сказал он, — потому что я не король. Но я женюсь на белой леди Рохана, если она того пожелает. И если она захочет, мы пересечем реку и в счастливые дни будем жить в прекрасном Итилиене и там разобьем сад. Все будет расти там с радостью, если придет белая леди.
— Значит, я должна буду оставить своих людей, гондорец? — спросила она. — И ваш гордый народ будет говорить о вас: «Вот идет тот, кто приручил дикую девушку с севера! Разве не было для него женщин из расы Нуменора?»
И Фарамир обнял ее, и поцеловал под солнечным небом, и не заботился о том, что они стоят высоко на стене и видны многим. И многие действительно видели их и исходивший от них свет, когда они сошли со стены и пошли рука об руку к домам излечения.
А главе домов излечения Фарамир сказал:
— Вот леди Эовин Роханская, теперь она здорова.
И глава ответил:
— Тогда я отпускаю ее из под своего присмотра и прощусь с ней. Пусть никогда не знает она ни ран, ни болезней. Я передаю ее в распоряжение наместника города до возвращения ее брата.
Но Эовин сказала:
— Теперь, получив разрешение уйти, я остаюсь. Из всех домов города этот стал для меня самым благословенным.
И она осталась там до возвращения короля Эомера.
Все было готово в городе. Собралось множество людей, так как новости разлетелись по всем окраинам Гондора Мин-Риммон и до далеких морских берегов. И все кто мог прийти в город поторопились прийти. Город снова наполнился женщинами и прекрасными детьми, вернувшимися домой. Из Дол Амрота прибыли искусные арфисты, а из долин Лебеннина — музыканты, играющие на виолах, флейтах и серебряных рогах, и многоголосые певцы.
Наконец пришел вечер, когда со стен увидели павильоны в поле, и всю ночь горели костры и люди ждали рассвета. Когда же ясным утром солнце встало над восточными горами, на которых больше не лежала тень, зазвонили все колокола, развернулись и затрепетали на ветру знамена. И в последний раз над Гондором на белой башне было поднято знамя наместника — ярко-серебряное, как снег под солнцем, без всякого изображения или девиза.
Капитаны запада повели свои войска к городу, и народ видел, как они приближаются линия за линией, сверкая и блестя в солнечных лучах. Они подошли к дороге, ведущей к воротам, и остановились в одной восьмой мили от стены. И хотя ворота были разрушены и не восстановлены, вход в город преграждал барьер: здесь стояли люди в черном и серебряном с обнаженными длинными мечами. Перед барьером стоял Фарамир — наместник, и Хурин, глава ключей и другие капитаны Гондора, и леди Эовин Роханская с маршалом Элфхелмом, и много рыцарей Марки; и с каждой стороны ворот толпился народ в разноцветных одеждах и с охапками цветов.
Перед стенами Минас Тирита образовалось обширное пространство, ограниченное со всех сторон рыцарями и солдатами Гондора и Рохана и жителями города и других областей земли. Наступила тишина. И вот из войска вышли вперед дунаданцы в серебряном и сером, а перед ними медленно шел лорд Арагорн. Он был одет в черную кольчугу, отделанную серебром и в длинный снежно-белый плащ с наколотым вверху большим зеленым камнем. Голова его была обнажена, лишь на лбу горела звезда, привязанная тонкой серебряной нитью. С ним шли Эомер Роханский, принц Имрахил, Гэндальф, весь в белом и четыре маленькие фигурки, на которые дивились все люди.
— Нет, сестра, это не мальчики, — сказала Иорет своей родственнице из Имлот Мелуя, стоявшей рядом с ней. — Это перианы из далекой земли невысокликов, они принцы с великой славой, говорят. Я знаю это, потому что лечила одного из них в домах. Они маленькие, но доблестные. Да, сестра, один из них отправился со своим оруженосцем в землю тьмы, сражался там с самим повелителем тьмы и сжег его башню. Так по крайней мере говорят в городе. Это тот, что идет рядом с эльфийским камнем. Я слышала, они большие друзья. А какое чудо лорд эльфийский камень. Речь у него слишком мягкая, уверяю тебя, но сердце золотое. И у него руки целителя. «Руки короля — руки целителя» — сказала я; и так все и открылось. А Митрандир сказал мне: «Иорет, люди долго будут помнить твои слова», и…
Но Иорет не пришлось продолжать свой рассказ, пропела труба, и наступила мертвая тишина. От ворот выступил вперед Фарамир и Хурин, а за ними шли четыре воина в высоких шлемах и мундирах цитадели, они несли большую шкатулку из черного лебетрона, отделанную серебром.
Фарамир встретился с Арагорном посреди пустого пространства, поклонился и сказал: