— Когда? — спросил Пиппин. — У вас есть предположения? Прошлой ночью я видел маяки и скачущих всадников, и Гэндалф сказал, это значит, война началась. Он отчаянно торопился, а теперь все опять будто замерло.
— Только потому, что все уже готово, — пояснил Берегонд. — Это как глубокий вздох перед прыжком в воду.
— Но почему горели маяки прошлой ночью?
— Поздно посылать за помощью, когда осада уже началась, — ответил Берегонд. — Но я не знаю решения повелителя и его капитанов. У них много путей для сбора сведений. А повелитель Денетор не похож на других людей: он видит далеко. Поговаривают, что, когда ночью он, задумавшись, сидит один в своем высоком кабинете в башне, повелитель способен увидеть будущее и что иногда он даже испытывает ум самого Врага, вступая с ним в схватку. Вот почему он выглядит таким старым, слишком старым для своего возраста. А мой начальник Фарамир сейчас за Рекой выполняет какое-то опасное поручение и, возможно, уже послал нам важные вести. Но если хотите знать, когда я увидел горящие маяки, сразу подумал о вчерашних новостях из Лебеннина. Большой флот умбарских пиратов далеко на юге подошел к устью Андуина. Пираты всегда опасались могущества Гондора, теперь они заключили союз с Врагом и готовы нанести тяжелый удар, чтобы помочь ему. Этот удар отвлечет силы Лебеннина и Белфаласа, чей народ отличается храбростью и многочисленностью. Поэтому сейчас наши мысли устремлены на север, к Рохану, — тем более радуемся мы привезенному вами известию о победе. — Он умолк, встал и посмотрел на север, восток и юг. — И всё же события в Исенгарде говорят о том, что мы пойманы в большую сеть. Это уже не стычка у бродов, не набеги на Итилиен или со стороны Анориена, не засады и грабежи. Это большая, давно и тщательно запланированная война, и здесь лишь один из ее участков, как бы ни противилась этому наша гордость. Сообщают, что пришел в движение далекий Восток, за Внутренним морем, и Север, за Мерквудом, и Юг, в Хараде. Теперь все государства подвергаются испытанию — выстоят они или же падут перед Тенью. Однако, мастер Перегрин, у нас особая честь — мы должны выдержать главный удар Темного Лорда, чья ненависть восстала из глубины времен и морской пучины. На нас обрушится решающий удар молота. Вот почему именно сюда спешно прибыл Митрандир. Ведь если мы падем, кто тогда устоит? Как вы думаете, мастер Перегрин, мы устоим?
Пиппин не отвечал. Он глядел на могучие стены, на башни и знамена, на солнце в высоком небе, а потом, уставившись в сгущающуюся на востоке Тьму, подумал о ее длинных руках: об отрядах орков в лесах и горах, о предательстве Исенгарда, о птицах со злыми глазами и о Черных Всадниках, пробиравшихся даже на дороги Шира, о Крылатом Ужасе, о назгулах. Хоббит вздрогнул — надежда угасла. В тот же миг лучи солнца померкли, кто-то темный и крылатый на мгновение затмил солнце. Почти на пороге слышимости долетел до хоббита с неба высокий и далекий крик, слабый, но сжимающий сердце, жестокий и холодный. Пиппин побледнел и укрылся за стеной.
— Что это было? — спросил Берегонд. — Вы тоже что-то почувствовали?
— Да, — пробормотал Пиппин. — Это знак нашего падения, тень судьбы, это свирепый всадник в воздухе.
— Да, тень судьбы, — повторил Берегонд. — Боюсь, что Минас-Тириту суждено падение. Ночь надвигается. Кажется, кровь застывает у меня в жилах.
Некоторое время они сидели с опущенными головами и не разговаривали. Потом Пиппин поднял лицо и увидел, что солнце по-прежнему сияет и знамена развеваются по ветру. Он встряхнулся.
— Прошло, — сказал он. — Нет, сердце мое еще не повергнуто в отчаяние. Гэндалф пал и все же вернулся, он с нами. Мы выстоим, даже если придется стоять на одной ноге!
— Славно сказано! — воскликнул Берегонд, вскочил и в волнении прошелся вперед и назад. — Ну нет, пускай даже все Зло Мира соберется здесь, Гондор не исчезнет. Врагу придется оставить горы трупов перед нашими стенами, прежде чем он возьмет их. А есть и другие крепости, и тайные ходы в горах. Надежда и память сохраняются в скрытых долинах, где зеленеет трава.
— Хотел бы я, чтобы все поскорее кончилось, — сказал Пиппин. — Я не воин, и сама мысль о битве мне неприятна. Но ждать на краю, когда знаешь, что нельзя спастись, хуже всего. Какой долгий день! Мне было бы легче, если бы я не должен был стоять и ждать, не имея возможности ударить первым.