— Фарамир! Фарамир! — кричали люди, вытирая слезы. Но он не отвечал, и его понесли по извивающейся дороге в цитадель, к отцу. В тот самый миг, когда Белый Всадник заставил назгулов свернуть, прилетела смертоносная стрела, и Фарамир, сражавшийся с предводителем харадримов, упал на землю. Только удар воинов Дол-Амрота спас его от красного меча южанина, готового разрубить лежавшего на земле Фарамира.
Принц Имрахил принес Фарамира в Белую Башню и сказал:
— Ваш сын вернулся, повелитель, совершив великие подвиги. — И рассказал о том, что видел.
Денетор поднялся и молча заглянул сыну в лицо. Он приказал устроить постель в своих покоях и уложить в нее Фарамира. А сам отправился в тайную комнату на вершине башни. И многие видели в ее узких окнах бледный свет. Затем Денетор спустился, сел рядом с сыном и долго молчал. Лицо повелителя было серым и даже более неподвижным, чем лицо его сына.
Так был осажден Город, взят врагами в кольцо. Стена Раммас была пробита и весь Пеленнор захвачен врагами. Последнее известие, дошедшее извне, было принесено людьми, успевшими прибежать с Северной Дороги до закрытия ворот. Это были остатки отряда, охранявшего путь из Анориена и Рохана к броду. Ими командовал Инголд — тот самый, что пять дней назад пропустил в Город Гэндалфа и Пиппина, когда еще сияло солнце и утро питало надежды.
— Новостей о рохирримах нет, — доложил он повелителю. — Теперь уж Рохан не придет. А если и придет, то не спасет нас. Войско очень сильное: батальоны орков со знаком Глаза и бесчисленные толпы людей, каких мы не встречали раньше. Невысокие, но широкоплечие, угрюмые, бородатые, как гномы, вооруженные большими топорами. Мы думаем, они пришли из какой-то варварской земли на далеком Востоке. Они захватили Северную Дорогу и хлынули в Анориен. Рохирримы не смогут пройти.
Ворота закрылись. Всю ночь часовые на стенах слышали шум и голоса врагов, кишевших снаружи: они жгли поля и деревья, рубили подряд всех людей, захваченных под стенами, живых или мертвых. Число врагов, перешедших Реку, в темноте трудно было определить, но когда над равниной поднялось утро, точнее, его тусклая тень, стало ясно, что даже во власти ночных страхов трудно преувеличить их число. Равнина потемнела от марширующих отрядов, и, насколько хватал глаз, повсюду, будто ядовитые грибы, вырастали лагеря черных и ярко-красных палаток.
Копошась как муравьи, орки торопливо копали глубокую траншею, кольцом охватывающую Город на расстоянии выстрела из лука. Когда траншея была окончена, ее заполнили огнем, хотя никто не видел, как он разжигался и поддерживался. Весь день продолжалась эта работа, а люди Минас-Тирита смотрели, не в силах помешать ей. Затем они увидели большие телеги, которые в сопровождении отрядов орков везли различные метательные снаряды. Из Города невозможно было достать их выстрелом и помешать этой работе.
Сначала осажденные смеялись и не очень опасались этих механизмов. Главная стена Города, очень высокая и толстая, была построена, когда еще помнили силу и искусство Нуменора: ее внешняя поверхность, подобно башне Ортанка, была гладкой, темной и твердой, не боялась ни стали, ни огня — казалось, ее невозможно разрушить, разве что сама земля содрогнется в конвульсиях.
— Нет, — говорили жители Минас-Тирита. — Даже если бы Неназываемый пришел сюда, Он не смог бы войти, пока мы живы.
Но другие сомневались:
— Пока мы живы? Но долго ли мы протянем? У Него есть оружие, которое привело к падению многие крепости с начала Мира. Голод. Дороги отрезаны. Рохан не придет.
Но машины использовались не для бессмысленных попыток пробить стены. Не простой капитан или оркский вождь руководил наступлением на величайшего врага Мордора, но могущество и ум самой Злобы. Как только с неимоверными криками, со скрипом веревок и колес были установлены большие катапульты, они начали швырять снаряды удивительно высоко, так что те пролетали поверху и с грохотом падали внутри первого круга городских укреплений. Большинство снарядов, благодаря тайному искусству, взрывались огнем, достигнув земли.
Вскоре возникла опасность большого пожара, и все, кто был способен, тушили огонь, вспыхивающий сразу во многих местах. Потом на Город обрушились другие снаряды, менее разрушительные, но не менее ужасные. На улицы Города посылались маленькие круглые снаряды, которые не взрывались. Некоторые люди побежали посмотреть, что это такое, и в ужасе громко закричали и заплакали: враг бросал в город головы тех, кто погиб в Осгилиате, в Раммасе или на полях. Страшно было смотреть на них: некоторые были разбиты и изуродованы, другие порезаны и порублены, но черты многих можно было разобрать и по ним судить, в каких мучениях они умирали. На всех было выжжено клеймо в виде лишенного век глаза. Часто случалось, что люди узнавали лица своих знакомых, хотя они были покалечены и поруганы, — тех, что недавно с оружием в руках гордо ходили по улицам, обрабатывали поля или приезжали на праздники из зеленых горных долин.