Вот так… Все сказал как есть. За восемьдесят мне уже, а я — сам видишь — хоть с палочкой, а в храм Божий хожу и детей и внуков воспитала…
Потом он обратился к маме и говорит: "У нее (у меня то есть) сейчас появится аппетит, но кушать ей давайте на первых порах только бульончик, кашку жиденькую, да и то понемногу…".
А я опять слушаю его и думаю: "Какой аппетит?! Я уже забыла, что это такое…". Смеешься? Несколько недель через капельницу питалась.
"Потом, вот еще что… — говорит владыка. — Перед едой и после еды проводите такую процедуру: стакан теплой воды, ложку соли и две капли йода — все это перемешать и полоскать рот и горло".
Ну все. Осенил нас владыка крестом, дал приложиться и отпустил с Богом.
Вышли мы от него, идем по улице, а у меня, знаете, такое чувство — как будто шубу тяжелую таскала весь день, а тут домой пришла и сняла ее. Легкость такая!.. Я маме сиплю, пытаюсь объяснить, а она: "Молчи, — говорит. — Молчи и молись…".
Ну ладно… Доехали мы до дома, где мама жила, а там военные (жена начальника приехала!) стол накрыли в палисадничке. И я вдруг — представляешь? — увидела этот стол и так захотела есть, ну просто жуть. Вот так бы все и съела! Но мама меня отвела в какую-то комнатушку дальнюю, а сама вышла хлопотать по хозяйству.
Я сижу и не могу — есть хочу, и все! Смотрю, а у мамы в огородике помидоры поспели. Красные такие, большие… Вот я украдкой вылезла в окно и — на грядку. Сорвала помидор, спряталась с ним и давай есть: раз укусила, глотаю — не больно! — второй, третий… Так весь помидор и съела. Впервые за несколько недель!!!
Ну, потом горло полоскала — все как владыка сказал, так и делала…
И вот ночью ложусь спать. Сплю, вдруг просыпаюсь и чувствую, что у меня — ну, как сказать? — шеи нет! Нет, и все. Включаю свет, подхожу к зеркалу и не могу поверить своим глазам: опухоль пропала! Шея белая и совершенно нормальная — такая же, как и до болезни была. Разбудила маму, позвала. Вот радости было!..
И все. Вот так — за два дня, считай, и поправилась. Стала быстро вес набирать, а то ведь худая была — кожа да кости. Ага… И вот, проходит месяца полтора, и шлю я мужу в Хабаровск телеграмму: «Сережа, я поправилась, встречай меня с детьми тогда-то тогда-то…».
Муж потом рассказывал. Заходят к нему в кабинет и докладывают: "Вам телеграмма из Симферополя". Он думает: ну все, конец… Сидит и встать не может. Говорит: "Читайте". А там: "Я поправилась, встречай…".
Он не поверил. Выехал встречать на несколько станций вперед, дождаться не мог… Входит в купе. Смотрит на меня и говорит: "Шура, так не бывает. Кто тебя вылечил?!". Я говорю: "Сила Божия!". А он мне: "Шура, я взрослый человек, что ты мне сказки рассказываешь?..". И что же ты думаешь — поверил он? Нет, так и не поверил. И про святителя слушать ничего не хотел…
Посадил меня в машину, привез в госпиталь, где я умирала, и как устроил разнос врачам! "Да вас, — кричит, — всех надо гнать поганой метлой! Под суд пойдете…". А те только руками разводят и сами ничего понять не могут.
Вот так, отец Димитрий, была история… А вы рассказывайте, рассказывайте людям правду о святителе Луке. Он за нас, грешных, великий молитвенник перед Богом!»
ЖИВОЕ
Матушка Ирина, — спрашиваю я, — а вы владыку Луку помните?
Но прежде чем передать ответ, надо бы несколькими штрихами обрисовать саму матушку. Нет, она не жена священника, а просто уж так у нас повелось — пожилых прихожанок именовать уважительно «матушками». Итак, матушка Ирина…
Когда мы с ней разговаривали, она еще трудилась у нас пономарем. Это бабулька лет уже около восьмидесяти, в голубеньком застиранном халате, сутулая, с шаркающей походкой, как у всех бабушек, но есть в ее внешности нечто особенное. Я бы назвал это запечатленностью. Лицо ее неподвижно и твердо, а выцветшие глаза, кажется, ничего не выражают. Между тем отчетливо осознаешь, что это как раз и есть печать смирения, за которой скрывается живая боголюбивая душа.
Матушка Ирина смотрит на меня с этим своим обычным выражением непроницаемости и вдруг говорит отчетливо, громко и даже как будто сердито:
— Нет и никогда не будет!
Все. Эти слова и больше ничего. Напряженная тишина. Я лихорадочно соображаю: чего не будет? Ответа на мой вопрос?.. Но тут матушка Ирина смягчается.
— Нет такого владыки больше и не будет уже никогда. Для него же знаешь как? — все были. Вот так, просто. Он ведь не смотрел, кто там: татарин, русский или еврей. Для него человек был прежде всего и нужда человеческая.