И рассказ старожила деда Паши, как шли бомбардировщики рядами и сыпали бомбы так, что было темно и не то чтобы страшно, а… «Знаешь, мы с другом бросились к командирской землянке, а нас оттуда штыками, и вдруг — угух! — нет землянки, и деваться некуда, ну просто некуда от бомб, и мы вдруг… ты понимаешь — уснули стоя!» — «Как так?!» — «Ну, отключились мозги, не выдержали такого!!!»
Не выдержали мозги…
А потом была удивительно теплая зима, и юношеская растерянность, и едва открывшийся, пустынный Свято-Климентовский монастырь, и его древний храм, вырубленный в скале руками первых христиан, и память об их оковах, и изумление, и тонкое, щемящее чувство в сердце, и ночь, свеча, и гулкие ступени, и молитва — такая горячая и живая, какой она только и может быть. И радость о святом, мощи которого хотели забрать, вызволить у басурман, а он явился во сне и сказал: «Вы хотите мощи мои забрать на Русь, а я хочу Русь учинить здесь»[93]. И остался… А с ним и другие святые, которые вдруг стали явственнее и ближе, чем собственная жизнь. И была в тех катакомбных потемках просьба, горячая просьба к святым: чтобы не оставили, не забыли!
И я, грешный, не уеду, потому что знаю — тем самым несомненным, детским знанием сердца — что Крым, мой родной Крым не будет даже, но есть и останется навсегда частью Святой Руси. Той Руси, которая окликнула однажды и все зовет в бесконечность, туда, куда мне обязательно нужно дойти… к Истоку, где мой единственный Дом, мое последнее — Горнее Отечество. Родина Жизни… Сама Жизнь!
93
Речь идет о крымском святом, имя которого доподлинно неизвестно, но предположительно его звали Симеон. О нем упоминается в книге Д. М. Струкова «Житие святых Таврических»: «В 1634 году в составе русского посольства Инкерманский монастырь посетил священник Иаков, и его спутники увидели в храме нетленные мощи, достали их из гробницы и омыли теплой водой, при этом кожа покраснела, как у живого человека. Послы узнали, что татары несколько раз выносили их из церкви, но наутро они снова оказывались на прежнем месте. Священник Иаков решил увезти мощи неизвестного святого на Русь, но ночью ему приснился сам святой и сказал "с великим запрещением: мните мя, о друзи, взяти мощи моя на Русь, а аз убо хощу по-прежнему зде ученити Русь, а имя ми и память моя бывает в Симеонов день"». —