Выбрать главу

Но труднее всего мне проходить мимо трех окон в одном переулке, смотреть на глянцевое торжество стеклопакетов, а видеть, как там, внутри, мы с братом лежим уже в своих постелях и отец на старом, разбитом «фоно» играет нам перед сном вальс — все время один и тот же и все время не до конца, — может, потому, что вальс длинный, а может, потому, что отец не помнит его до конца. Но нам нравится этот «засыпательный» вальс, и мы просим его сыграть каждый вечер, и за белоснежным узорным тюлем темнеет окно, и сердце сжимается от какой-то невиданной нежности и… Я прохожу мимо, потому что вот уже тридцать лет, как за этими окнами живут иные люди и созидают иную реальность. И все-таки этот внутренний мир, мир моей памяти, — почему он кажется более реальным, чем тот, который я вижу на его месте, почему от него веет таким неизбывным и сказочным почти, но от того не менее реальным теплом? И если все дело в детстве, то что будет так же согревать моих детей и будет ли? Мне очень хочется, чтобы было, потому что тот «параллельный» мир никогда не исчезнет, он будет жить во мне всегда, и я буду жить в нем, даже если в реальности станет невмоготу. А может, все дело в любви, которую кто-то безвестно и тихо вложил в эти старые стены, облупленные карнизы, черепичные крыши, в разбитое, дребезжащее пианино…

Я почти не запомнил людей. «Старорежимные» люди, дожившие чудом до моего детства, были на редкость молчаливы, но это молчание было исполнено глубочайшего смысла, тем более волнующего, что его невозможно было никак разгадать. Этим молчанием были пропитаны насквозь строения, предметы ушедшего быта: все эти чугунные печные дверцы с клеймами царских заводов, чайные серебряные ложечки с вензелями, разболтанные пенсне в потертых футлярах… Даже деревянные, просмоленные столбы с покачивающимися колпаками фонарей, скрипящих о ржавчине революции, серая брусчатка, выступающая проталинами из асфальта, милые купеческие особнячки с трогательными лепными наличниками, филенчатыми дверями и ручными звонками, вроде велосипедных, — все свидетельствовало об иной, утраченной жизни…

Сейчас я понимаю, что та, «другая» жизнь была в реальности совсем не такой идеальной и романтической, какой она представлялась мне в детстве, и все же… и все же я знаю, что не ошибся. Вот говорят, есть «икона событий» — то, каким событие предстает на расстоянии, когда из-за стушевавшихся деталей и сложностей обстоятельств выступает суть. Вот так же ощутимо питала мою душу «икона» минувшей эпохи, дух, сохранивший лучшие и близкие сердцу черты, то главное, что составляло содержание жизни, несмотря на множество путаных разночтений.

…Я долго искал тот детский вальс. Отец давно позабыл, что он нам с братом играл перед сном, а больше спросить было не у кого. И все-таки я его нашел — «Вальс № 7» Шопена. Но вот в чем дело: это оказался вальс тот — да не тот, я послушал его раз, другой и… ничего. Тот вальс навсегда остался недоигран моим отцом на старом, разбитом «фоно», и именно в том исполнении он звучит и будет звучать во мне всегда… а другого мне и не нужно.

ВОСПОМИНАНИЯ ЖИЗНИ

Как-то раз я отправился вечером послужить молебен и пообщаться с ребятами из ребцентра на окраине города. Пришлось идти по улице моего детства. И вот что делает память с человеком!

Вдруг нахлынули разом все те образы, ощущения, чувства, которые запечатлелись в душе за все время, пока я ходил этой дорогой домой. Все, все ожило: старые дома, акации, проплешины брусчатки, запах прогоревшего угля и уютной ветхости, хлопающее на ветру белье и шелест палой листвы, — все моментально наполнилось в душе теми — давними и до поры до времени забытыми чувствами.

Я знал, что иду по делу, но чувствовал, что иду домой. Я знал, что в доме моем давно живут чужие люди, но чувствовал, что ждут родные, и это так естественно и просто, что слезы наворачиваются на глаза… Я знал, что пройду мимо, но чувствовал, что сейчас заверну в проулок, потом во двор и, как всегда, окажусь в том добром, уютном мире, которого больше нет, но который я так сильно люблю! Сладкая, светлая мука — оказаться в реальности красоты, озаряющей память и живущей едва ли не явственнее, чем то, что доступно в «действительности».

И вот еще, по тому же поводу вспомнилось. Как-то несколько лет назад, в особенно трудное для меня время я, по обыкновению своему, «спасаясь» от суеты, отправился на Мангуп.