Вернувшись в комнату, Франческа обнаружила, что мать выложила вещи из чемоданов и раскладывает их по местам. У изголовья кровати был прикреплен образ Мадонны и красные бычьи рога. Ладно, как только мама уйдет, она запрячет все это подальше.
— Мам, я сама разберусь, — пробовала возразить Франческа.
— Ничего, мы не спешим, — отозвалась Сандра.
— Я лучше сама…
Кэтти захихикала:
— Почему ты честно не скажешь, что не хочешь, чтобы она шуровала в твоих шмотках?
— Мам, я не хочу, чтобы ты шуровала в моих шмотках!
— Дома я частенько шуровала в твоих шмотках! Что за язык?! Надеюсь, хоть в университете тебя научат нормально разговаривать. Ты что-то от меня прячешь?
— Ничего я не прячу! И мы уже не дома!
Сандра посмотрела на дочь так, будто та ее ударила. Затем она грузно опустилась за будущий стол Франчески и разрыдалась.
— Ну, что теперь делать? — накинулась на сестру Кэтти.
— А сама можешь хоть что-нибудь предложить?
— Разве я к тебе обращаюсь?
Слово за слово началась ссора, которая закончилась слезами. Под конец все трое лежали на кровати Франчески, прижавшись друг к другу. Для их семьи этот год стал настоящим испытанием. Сначала похороны дедушки Вито, в смерть которого девочки долго не могли поверить. Затем таинственное исчезновение дяди Карло. А потом отличился малыш Чип. Один из приятелей обозвал его «макаронником», и Чип в отместку разбил ему голову термосом. Но лишь семь лет назад они рыдали все втроем. Девочки были в школе на математике, когда их вызвали к директору, ничего не объяснив. В кабинете их ждала мать, ее лицо опухло от слез: «Ваш папа попал в аварию и погиб!» Тогда они упали на шикарный оранжевый диван директора и рыдали целую вечность. Теперь на узкой университетской кровати они вспоминали тот день, сильнее прижимаясь друг к другу.
Наконец они успокоились.
— Я просто хотела… — начала Сандра.
Договорить она не успела — в дверь постучали.
Франческа резко села, испугавшись того, что подумает начальница общежития. Но это была не она, а высокий мужчина в сине-зеленом костюме и коротко стриженная кудрявая женщина. У обоих на груди приколоты значки с именами.
— Извините, — сказал мужчина, которого, судя по значку, звали Боб, — это комната 322?
Номер комнаты был четко написан на двери, причем указательный палец Боба почти упирался в надпись.
— Простите нас, — вмешалась женщина, на значке которой красовалось «Барбара Сью (Бэбс)». Она, как и супруг, говорила с сильным южным акцентом. Заметив образ Мадонны, женщина нахмурилась. — Может, нам зайти попозже?
— Почему, это же ее комната! — возразил мужчина, проталкивая через порог смуглую девушку, которая угрюмо смотрела себе под ноги.
— Кажется, мы мешаем.
— Мы мешаем? — поинтересовался мужчина.
Сандра Корлеоне высморкалась. Кэтти промокнула слезы о чистую наволочку.
— Нет, что вы! — первой нашлась Франческа. — Входите, пожалуйста!
— Чудесно! — обрадовался мужчина. — Я преподобный Кимболл, это — моя жена миссис Кимболл и, наконец, наша дочь Сюзи. Пишется через «з», это полное имя, а не сокращение от «Сюзанны». Сюзи, поздоровайся!
— Здравствуйте! — отозвалась Сюзи, внимательно изучая туфли.
— Мы баптисты, — объявил Кимболл и покосился в сторону Мадонны. — Католики у нас живут в соседнем городке Фоли. Однажды я играл в гольф с их пастырем, отцом Роном.
Франческа представила себя и сестру с матерью, а когда назвала фамилию (Корлеон вместо Корлеоне), стала ждать неминуемого вопроса. Его не последовало.
Сюзи растерянно смотрела на сестер.
— Да, мы близнецы, — не вытерпела Кэтти. — Ты будешь жить с ней. А я еду в другую школу.
— Вы совершенно одинаковые?
— Конечно, нет! — съязвила Кэтти.
Сюзи выглядела совсем несчастной.
— Она шутит, — пожалела ее Франческа. — Мы одинаковые!
Заметив рога, Кимболл решил их потрогать. Естественно, они оказались настоящими!
— Сюзи — индианка, как и вы, ребята! — радостно объявил он.
— Мы ее удочерили, — добавила Бэбс.
— Но не из «Семинолов»! — заявил Боб и засмеялся так, что все, кто был в комнате, подпрыгнули.
— Не поняла, — тихо сказала Сандра.
Вздохнув, Кимболл перестал смеяться. Сюзи присела за свой будущий стол и молча уставилась на его пластиковую крышку.
— Во Флориде есть такая команда, «Семинолы». — Он пнул ногой невидимый мяч, а затем снова громко рассмеялся.
— Про «Семинолов» я слышала. Я имела в виду — мы не индейцы, а итальянцы.
Кимболлы многозначительно переглянулись.
— Интересно, — проговорил Боб. — Очень интересно.
Франческа извинилась, сказав, что маме и сестре пора ехать. Она скоро вернется и, если угодно, поможет Сюзи раскладывать шмотки.
Услышав слово «шмотки», Сандра поморщилась, но решила не отчитывать дочь при Кимболлах.
Держась за руки, Франческа и Кэтти молча спустились к машине.
— Мама, давай я поведу!
Открыв сумочку, Сандра достала носовой платок и ключи, которые бросила дочери.
— Постарайся не залететь! — сказала Кэтти.
Мама пропустила это мимо ушей, даже не поморщилась и не скривилась.
«Я не стану ни протестанткой, ни тупой блондинкой, ни чьей-то сестрой», — про себя пообещала Франческа.
— Не читай слишком много! — сказала она вслух.
— Не делай ничего такого, что не сделала бы я! — проговорила Кэтти.
— Может, ты и есть я?
Старая шутка! Девушки всегда удивлялись, как мама различала их с самого раннего детства. Другие родственники их путали до тех пор, пока сестры не выросли.
Они поцеловались, и Кэтти села в машину.
Франческа обняла маму.
— Как жаль, что вас не видит папа! — Сандра отступила на несколько шагов, любуясь дочерьми. — Его девочки стали студентками! — Мать громко высморкалась.
— Папа не любил слез, — возразила Франческа.
— Кому нравится, когда плачут жена и дети?
— Сам он тоже плакать не любил, — проговорила Франческа, вытирая слезы рукавом плаща.
— Ты шутишь? — воскликнула Сандра. — Санни не любил плакать? Да он рыдал больше всех! И фильмы, и итальянские песни могли растрогать его до слез. Неужели не помнишь?
Прошло семь лет, а Франческа отца почти не помнит…
Трейлер медленно поехал по обсаженной пальмами подъездной аллее и свернул за угол. «До встречи!» — прошептала Франческа. Девушка была уверена, что сестра сделала то же самое.
Глава 5
Ник Джерачи услышал шаги, приближающиеся из глубины заброшенного казино. Судя по звуку, человек сильно хромал и носил скрипучие туфли.
— Жаль твою маму, парень, — проговорил невидимый незнакомец.
Джерачи так и застыл на месте. К нему шел Смеющийся Сал Нардуччи, старый consigliere Форленца, в толстом мохеровом свитере с ромбовидными вставками. Когда Ник был подростком, Нардуччи частенько сиживал перед итало-американским клубом и курил крепкие сигары. Прозвище пристало само собой. В местном парке аттракционов был автомат «Смеющаяся Сал» — механическая кукла, которая смеялась, как испытавшая оргазм женщина. В Кливленде всех Салли, Сальваторе и даже Альбертов и Сар звали «Смеющимися Салами».
— Благодарю, — отозвался Джерачи. — Она долго болела, так что смерть стала своего рода избавлением.
Нардуччи обнял Ника, а когда отпустил, аккуратно похлопал по его карманам, хотя телохранители Фалконе и Молинари обыскали Джерачи еще в Детройте. Смеющийся Сал открыл сейф и, увидев мешок с деньгами, взял его в руки.
— Значит, климат Аризоны ей не помог? — Нардуччи положил мешок обратно в сейф, даже не заглянув внутрь. Неужели он умеет определять сумму по весу купюр? Полмиллиона сотнями весят десять с четвертью фунтов. — Там ведь тепло и сухо, верно?