– А кто этот Игнасио Рамирес? – спросила она.
– Один из ребят, что когда-то здесь жили, и знаменитый тореро.
– Которого в итоге убил бык? – уточнила Соня. – Слишком уж он близко здесь его подпустил.
– Нет, Игнасио ждала другая смерть.
Они находились перед фотографией, на которой тореро стоял с высоко занесенной шпагой во вскинутых руках всего в нескольких футах от быка. Кадр запечатлел полное драматизма мгновение: матадор уже готов вонзить свое оружие зверю между лопаток. Человек и бык меряются взглядами.
– Это, – пояснил хозяин кафе, – ла ора де ла вердад.
– Час чего?
– Если переводить на английский, «момент истины». Тот миг, когда матадор должен нанести смертельный удар. Если он просчитается со временем или рука его дрогнет – ему конец. Терминадо. Муэрто[24].
Только теперь, когда Соня изучила каждый снимок и вгляделась в пристально следящие за ней непроницаемые темные глаза, она заметила массивные бычьи голову и грудь, украшавшие дальнюю стену бара. Бык был черным как смоль, с грудью в добрый метр шириной и видом столь свирепым, что продолжал вселять ужас даже после смерти. Чуть ниже, но все-таки довольно высоко от пола висела табличка с датой. «3 сентября 1936 г.», – с трудом прочитала Соня.
– Лучшая из его побед, – сказал старик. – Бой проходил тут, в Гранаде. Бык был сущий зверь, и толпа совершенно обезумела. Потрясающий получился день. Трибуны ликовали – не передать словами. Вы когда-нибудь бывали на корриде?
– Нет, – призналась Соня, – никогда.
– Сходить стоит, – с пылом проговорил старик, – хоть раз в жизни.
– Не уверена, что высижу там. Жестокое зрелище.
– Ну, бык обыкновенно погибает, что есть, то есть, но так ведь к этому же все не сводится. Это больше похоже на танец.
Соня осталась при своих сомнениях, но понимала, что сейчас спорить по поводу изуверского, по ее мнению, развлечения было не ко времени. Она прошла к противоположной стене, тоже сплошь завешанной десятками фотографий, большей частью девушек в костюмах фламенко. На некоторых из них встречался и мужчина.
На первый взгляд это была серия снимков разных девушек, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что на них всех запечатлен один и тот же человек, превращающийся из ребенка в женщину, из пухленькой девчушки в платье в горошек – в чувственную красавицу с сердитым взором и в кружевах, из гадкого утенка – в изящного лебедя с веером из перьев. От снимка к снимку менялась и прическа: волосы были то собраны в затейливый узел, то заплетены в косы, то закручены в шиньон, а кое-где украшены огромным гребнем, высившимся позади головы. В нарядах тоже царило разнообразие: среди платьев с роскошными шлейфами, отделанными кружевными оборками, иногда мелькала шаль с длинными кистями или юбка до колен, а на одной фотографии вдруг обнаружились брюки в комплекте с коротким пиджаком. Наряды менялись, а вот выражение девичьего лица на всех снимках оставалось неизменным – дерзким, пылким, передававшим, как выразилась бы Корасон, актитуд.
– Это сестра Игнасио, – охотно пояснил старик.
– Как ее звали?
– Мерседес Каталина Консепсьон Рамирес, – протянул он, точно вспоминая строчку из стихотворения.
– Ничего себе имя!
– В этих краях довольно обычное. Родные звали ее Мерче.
– И такая, похоже, была красавица.
– О да, она была… – он запнулся, словно подыскивая нужные слова, – очень красивой. Родители в ней души не чаяли, а братья баловали так, что чуть беды не сотворили. Девочкой была непослушной, но все ее просто обожали. Она танцевала, видите? Танцевала фламенко – и танцовщицей была очень хорошей, очень, очень хорошей. Настоящей знаменитостью в этих местах.
Из головы Сони никак не шел образ девушки, за которой она в тот день подсмотрела. Женщина на этих снимках выглядела совсем иначе.
– И где же она выступала?
– На местных праздниках, на хуэргас, – это такие частные торжества, иногда их проводят в барах. Лет с трех она забавляла всех вокруг тем, что изображала танцовщицу фламенко, без устали, как заводная кукла, отрабатывая движения. На пятый день рождения Мерседес отвели на ее первый настоящий урок сюда, в Сакромонте, а в качестве подарка она получила свою первую пару настоящих туфель для танцев.
Соня улыбнулась. Ее тронула официальность, с которой старик изъяснялся, и то, как тщательно подбирал фразы на чужом языке. Она видела, что ему приятно вспоминать мелочи прошлого.