Я бы подумал, что у него болезнь Альцгеймера, однако в письмах он излагал мысли ясно и содержательно, как прежде. Письма всегда ему хорошо удавались, а я обычно просто звонил, получив очередное послание. Так было проще: иногда я тот еще лентяй. Судя по телефонным разговорам, дедушка находился в здравом уме. С возрастом, конечно, он стал дольше подбирать слова, но никто не принял бы его за маразматика, готового ни с того ни с сего укатить в неизвестный городок.
Глядя на бесчувственное тело на койке, я спрашивал себя, не упустил ли что-то важное. В послеполуденном свете его кожа выглядела серовато-бледной; к вечеру дыхание стало затрудненным. Часы посещений закончились, однако из больницы меня не выставили. Даже не знаю почему: возможно, потому что я и сам был врачом, а может, медсестры увидели, насколько мне дорог дедушка. Наступила ночь, затем рассвело, а я все сидел у койки, держа его за руку и говоря без остановки.
К утру я выдохся. Медсестра принесла мне кофе, и я, несмотря на усталость, отметил, как много вокруг хороших людей. Пришел на обход дедушкин врач. Судя по его лицу, думали мы об одном и том же: старый хороший человек доживает свои последние часы. Может, еще день протянет, не больше.
Около полудня дедушка слабо шевельнулся, его веки затрепетали, глаза приоткрылись. Он попытался сфокусировать зрение, и во взгляде мелькнуло замешательство, о котором упоминали медсестры. Я склонился над кроватью и взял дедушку за руку.
– Я здесь, деда. Ты меня слышишь?
Он повернул голову – совсем чуть-чуть.
– Это я, Тревор. Ты попал в больницу.
Дедушка медленно прикрыл глаза и снова приподнял веки.
– Тре… вор.
– Да, дедушка, это я. Приехал, как только узнал. Куда ты собирался?
Он сжал мою ладонь.
– Помоги…
– Не волнуйся, – успокаивал его я. – Здесь тебе помогут.
– Помоги… кара… на… пала…
Обрывки слов перемежались судорожными вдохами.
– Об… морок…
– Да, дедушка. У тебя был инсульт.
Я задумался, а вдруг его недуг назревал давно; к тому же я вспомнил, что бабушка страдала эпилепсией.
– Приступ…
– Все будет хорошо, – солгал я. – Мы с тобой скоро проведаем пчел, а потом спустим на воду лодку. Вдвоем, как в старые добрые времена.
– Как… у Роуз…
Я снова сжал его руку. Дедушка по-прежнему не понимал, что случилось, и меня злило собственное бессилие.
– Да, – кивнул я. – Роуз, твоя красавица-жена.
– Сообщи… родным…
Мне не хватило духу напомнить дедушке, что его жена и дочь давно умерли, а я – его единственный родственник.
– Скоро ты снова увидишь Роуз, – пообещал я. – Она очень сильно тебя любила. И ты любил ее. Она тебя дождется.
– Свежа… истома…
Я нахмурился: наверное, послышалось. Бессмыслица какая-то.
– Все хорошо. Я с тобой, – повторил я несколько раз.
– Поезжай… в хе…
– Я тебя не брошу! – перебил я. – Останусь здесь. Люблю тебя, деда. – Я прижался щекой к его морщинистым пальцам.
Дедушкин взгляд потеплел.
– Люблю… тебя…
В глазах у меня защипало.
– Ты – самый лучший человек среди всех, кого я знал, – прошептал я, еле сдерживая слезы.
– Ты… пришел…
– Конечно, пришел.
– А теперь… поезжай…
– Нет, – отрезал я. – Я остаюсь. Буду сидеть с тобой, сколько потребуется.
– Пожалуйста… – прохрипел дедушка, и его глаза закрылись.
Больше он ничего не сказал. А через полтора часа прошелестел его последний вздох.
Я лежал без сна в номере отеля неподалеку от больницы – заново переживал мгновения, проведенные с дедушкой. Я долго раздумывал над его последними словами и даже встал с кровати, чтобы записать их в блокнот, лежавший у телефона; некоторые слова я соединил во фразы – так получилось немного понятнее.
Тревор… помоги… кара напала… обморок… приступ… как у Роуз… сообщи родным… свежа истома… поезжай в хе… люблю тебя… ты пришел… а теперь поезжай… пожалуйста.
Вначале он немного заговаривался, а затем все-таки меня узнал. Сказал, что любит, отчего у меня потеплело на душе. Я пообещал его не бросать – к счастью, так и случилось. От мысли, что дедушка мог умереть в одиночестве, у меня холодело на душе.
Я убрал сложенный вдвое листок в бумажник и продолжил размышлять. Из всего сказанного я не понимал лишь фразу «свежа истома». И почему дедушка считал инсульт «карой».