С беззаботностью молодости она за немногие часы вновь обрела свою жизнерадостность. Как только прошел шок, она стала думать только о своей роли и предстоящей репетиции.
Морис закрыл дверь и взял телефонный справочник. Под буквой «Ж» он действительно нашел Валери Жубелин, графика, проживающую в доме номер пятьдесят семь по улице Гей–Люссака. И поскольку эта Валери существовала, поскольку Даниэль почти дословно записал в рукописи телефонный разговор со своим другом, почему бы ему и в самом деле не звонить из квартиры Валери?
Морис все больше убеждался, что рукопись его друга является автобиографической. Но почему он избрал именно такую форму романа? Чтобы не выставить себя в смешном виде из–за необоснованных подозрений? Или же просто потому, что интрига показалась ему очень подходящим началом для романа? Морис и сам поступил бы так же.
На него нахлынули противоречивые чувства. Собственно говоря, он уже давно должен был передать рукопись комиссару Фушеролю. Он отчетливо представил себе этого полицейского, изрекающего с презрительной миной, что к такой сумасшедшей идее способен прийти только писатель.
Да, вероятно, нужно самому быть автором, чтобы понять, почему человек решил превратить в роман случившееся с ним самим происшествие. Какой гость, будь он безобидным человеком или убийцей, мог предугадать, что хозяин после его ухода в тот же час бросится к пишущей машинке? Это был непредвиденный поступок писателя, который в поисках темы воспользовался подвернувшимся случаем и, сам того не подозревая, превратил идеальное убийство в не идеальное.
Морис, помедлив, взялся за телефонную трубку. Он чувствовал настоятельную потребность проверить, насколько возможно, все данные, содержащиеся в рукописи.
Он набрал номер Валери. Пошли гудки, но никто не брал трубку. Он понимал, что сейчас еще только шесть часов вечера и она еще может находиться на работе, но все же его охватило беспокойство, которое он не мог заглушить.
Вошла Изабель.
— Мы уходим, папа, — заявила она. — Начало в семь, но сегодня я не могу опаздывать.
Заметив огорчение на лице отца, она добавила:
— Извини.
— Ну, зачем же извиняться?
Он заставил себя улыбнуться и положил руку ей на плечо. Она вышла к Жан–Люку, ожидавшему ее в прихожей. Морис снова подумал, что тот, со своей посредственной внешностью, не производит впечатления молодого любовника.
— Когда ты придешь? — спросил Морис.
— Вероятно, к девяти — половине десятого.
— Не беспокойтесь, мсье, — сказал Жан–Люк. — Я провожу ее домой. У меня машина…
У Жана–Люка была старая четырехместная машина с красным кузовом, на котором белой краской были написаны всякие безумные изречения.
— Обо мне не беспокойтесь, — предупредил Морис, — меня сегодня вечером, вероятно, не будет.
Лицо Изабель омрачилось.
— Это из–за Даниэля?
Вместо ответа он кивнул, не желая посвящать дочь в свои планы.
— Желаю вам успеха в сегодняшней репетиции, — сказал он.
— Спасибо! — крикнули молодые люди и сбежали по лестнице.
Морис вернулся к себе в кабинет. Он в третий раз перечитал одну страницу текста, чтобы окончательно убедиться, и выкурил еще полсигареты. Наконец он решительно встал и надел пальто.
Не спускавший с него глаз кот подбежал к двери и сел, вытянув хвост.
— Да, верно, я совсем про тебя забыл.
Морис вздохнул и пошел на кухню.
— Я не оставлю тебя голодным. Если у меня нет аппетита, то ты же не виноват.
Милорд имел обыкновение требовать пищу в определенное время. Морис открыл банку консервов и положил их в мисочку, в которой обычно лежала сочная снедь: смесь фарша из легких и свежей рыбы. Милорд с явным презрением обнюхал свою еду.
— Очень жаль, мой малыш, но сегодня мне некогда.
Не обращая внимания на жалобное мяуканье Милорда, он вышел из дома. Легкий ветер дул сквозь листву каштана. Морис поднял от холода воротник и направился к своей машине. С учетом заторов в движении, он должен был приехать на улицу Гей–Люссака минут через сорок.
Эти вычисления оказались правильными: он был вынужден объехать вокруг дома, прежде чем нашел место, чтобы припарковать свою машину.
В доме Валери он нашел на двери консьержки лист с фамилиями жильцов. Там значилось: «Валери Жубелин, пятый этаж, налево».
Лестница была широкая и чистая, хотя стены уже требовали побелки. Дойдя до пятого этажа, Морис стал раздумывать:
«Должен ли я вообще вмешиваться в это? Что мне ей сказать? Что это, собственно, даст?»