— Конечно. У меня наверху есть черновик рукописи.
Кулонж только теперь заметил, что не все в порядке.
— Но вы не пришли бы сюда, если бы не знали этого, — задумчиво проговорил он.
— Я не был уверен, — ответил Морис. — Вы неправильно меня поняли. Если «Жертва» действительно ваше произведение, оно должно выйти под вашим именем.
Кулонж теперь уже ничего не понимал.
— Кто вы, собственно говоря?
— Друг Даниэля Морэ. Он рассказал мне фабулу этого романа за несколько дней до смерти. Моя фамилия — Морис Латель.
— Латель… Критик и писатель?
— Да.
— Я всегда читаю ваши заметки в «Париж–Стопе», и у меня есть все ваши произведения, наверху в моей комнате. Я очень рад, честно, это для меня большая честь…
Кулонж запутался в своих излияниях, и Морис выручил его из неловкого положения.
— Покажите мне, пожалуйста, ваши черновики.
Они вышли из комнаты консьержки. На лестничной клетке пахло стираным бельем. Перешагивая через две ступеньки, Кулонж извинялся перед Морисом:
— У нас не очень хорошо. Я все время живу здесь. Тетя меня вырастил а.
— У вас есть другая профессия?
— Я банковский служащий.
— Давно ли вы стали работать на Морэ?
— Уже четыре года. «Жертва» — уже шестой детективный роман, который он получил от меня.
«Шесть романов за четыре года — это почти половина того, что появилось за это время под фамилией Морэ».
— Я всегда оставляю черновики. Они все у меня в сохранности.
Комната была такая тесная и маленькая, что между кроватью и шкафом оставалось место только для письменного стола, на котором стояла пишущая машинка.
«На ней он, вероятно, и напечатал «Жертву“», — подумал Морис и отодвинул стул, чтобы протиснуться между кроватью и столом.
Состояние, в котором находился шрифт, подтвердило его предположения. Кулонж балансировал на табурете, роясь в коробке, стоявшей на шкафу. Не поворачиваясь, он протянул Морису клеенчатую тетрадь.
— Пожалуйста.
Это была толстая ученическая тетрадь, страницы которой были исписаны четким почерком. Поправки и замечания на полях, равно как и вставки на вклеенных листах, убедили Мориса, что это настоящий черновик.
— А здесь — другие, — сообщил Кулонж и положил на стол пять пыльных тетрадей.
Морис полистал их. Это действительно были черновики пяти романов, шедших под именем Морэ. Романы эти, благодаря своей оригинальности, повсеместно пользовались успехом.
Даниэль ограничился тем, что просто перепечатывал на электрической пишущей машинке те рукописи, которые давал ему фактический автор, работающий на него. При этом он только заменял слова или фразы.
— Каким образом возникло ваше соавторство? — спросил Морис.
— Морэ был клиентом в банке, где я работал. Когда был написан мой первый детективный роман, я, естественно, не знал, годится ли он. Как–то я собрал все свое мужество и поговорил с Морэ. Я тогда уже читал его.
Морис и Кулонж сидели рядом на кровати. В комнате было довольно холодно.
— Когда дней через восемь я увидел Морэ, он сказал, что мой роман хорош, но все же имеет много погрешностей, устранить которые может только специалист. Он объяснил мне, что нет смысла посылать его в издательство, а затем предложил продать роман ему. Я, конечно, был счастлив.
Морис вытряхнул из пачки сигарету. Он внимательно слушал. Кулонж закурил новую сигарету.
— И потом я все время работал на него.
— Сколько же он вам платил?
— Тысячу франков за книгу, если содержание составляло триста страниц. А за те, которые были экранизированы, — гордо добавил Кулонж, — он добавлял мне по тысяче!
Морис был удивлен, что молодой человек не имел понятия о том, как гнусно он был использован. Что такое тысяча или две тысячи франков, если Даниэль получал за экранизацию много сотен тысяч франков!
— Вы не пробовали освободиться от него? — спросил Морис. — Или хотя бы раз опубликовать под своим именем что–либо?
— Пробовал два года назад. Чтобы не быть некорректным, я предупредил его об этом.
«Чтобы не быть некорректным! Слышать теперь такое выражение в связи с Даниэлем было, по меньшей мере, странно», — подумал Морис.
— И он вас, конечно, обескуражил?
— Да, но по ряду различных причин. Он сказал, что неизвестному автору очень трудно найти издателя. Кроме того, я узнал, что Фонтевро вообще не имело дела с незнакомыми авторами. А если мою рукопись не примут, то он, естественно, не сможет ее купить. Если я захочу слишком много, то я могу потерять все. Но за исключением этого, — Кулонж сделал покорный жест, — за исключением этого все было хорошо.