Генерал долго думал, склонив седую голову набок.
— Его одного выслали или вместе с семьей?
— В том-то и дело, что одного. Отца разделили с сыном… — Голос графини дрогнул, и она опять отхлебнула из чашечки.
— Вам известно содержание постановления о его высылке?
— Нет, но, право, что там может быть нового… Опять Толстой, опять распространение его идей, или толстовство, как это теперь называется…
После долгого молчания Рихтер сказал, как бы думая вслух:
— Странный у вас сын, Елизавета Ивановна…
Графиня вспыхнула, и на ее старческих щеках стало розоветь что-то в виде румянца.
— Боюсь, что вы меня не так поняли, Оттон Борисович… Я ведь не собиралась жаловаться вам на своего сына…
Генерал улыбнулся:
— Да и вы мои мысли не совсем угадали… Я не то что осуждать, а хвалить собирался… У нас в России редко кто увлекается надолго, особенно таким эфемерным товаром, каким являются идеи, и вот, поди же ты, ему скоро пятьдесят, и половину своих лет он служит идеям, которых как-то и не уловишь сразу…
— А хвалить его тоже не за что, — сказала графиня сухо. — И если бы у меня было двое сыновей, вряд ли бы я подошла к вам сегодня. Но он у меня один.
— И чем я могу быть вам полезен?
Графиня встала, вышла в соседнюю комнату и вернулась оттуда с запечатанным сургучом пакетом.
— Будьте другом, Оттон Борисович. Сделайте так, чтобы это прошение попало на стол к императору в тот день, когда самые сложные и обреченные дела имеют хоть какой-нибудь шанс на благоприятный исход…
Она не передала конверт генералу, а положила на стол, так что Рихтер должен был протянуть руку и сам взять конверт, если он сочтет это возможным. Старому генералу эта щепетильность понравилась. Его рука поползла по белому мрамору столика, но замерла, едва пальцы коснулись бумаги.
— Елизавета Ивановна… Прошлый раз, когда мы с вами подавали императору прошение о разрешении Владимиру Григорьевичу вернуться из Англии, чтобы проститься с умирающим Толстым…
— Тогда нам отказали, я помню.
— Дело не в том, что отказали. Само появление этой бумаги на столе императора вызвало невероятный приступ гнева его величества.
Графиня пересела на другой стул, поближе к Рихтеру. Долго думала над чем-то и вдруг спросила тихо, интимно:
— Скажи, Оттон, ты сильно боишься высочайшего гнева?
Генерал молодцевато выпрямился и улыбнулся.
— Не больше, чем это нужно для того, чтобы в империи царили мир и порядок.
Взял конверт, раскланялся и вышел.
Хотя было начало нового века, Россия все еще жила остатками славного девятнадцатого, при котором никто особенно не торопился и каждому непременно нужно было добираться до сути, до главного вопроса бытия. Очаровательный уголок природы в средней полосе России, Ясная Поляна тоже жила ритмами, проблемами, атмосферой ушедшего века. И может, потому гости здесь заживались подолгу, часто особо интересные споры переносились на следующий день, и не было ничего удивительного в том, что вот еще утро и тот же нищий Фаддей стоит под Деревом бедных у входа в яснополянский дом. Мимо него бегают дворовые, кухарки, конюхи, а он сидит, сонно зевает и изредка, не оборачиваясь, дергает висящую за его спиной веревку. Один из дворовых, пробегавших мимо, огрызнулся:
— Ты чего, Фаддей, чуть свет трезвонишь?
— Барина твоего давно не видамши.
— Соскучился, что ли?
— А то!
Поднимаясь в столовую, Лев Николаевич услышал звон. Подошел к окну, увидел знакомую могучую спину в лохмотьях. В столовой, едва поздоровавшись, попросил ожидавшего его секретаря:
— Валентин Федорович, голубчик, но можете ли вы мне одолжить рубль мелочью?
— Ради бога… А зачем вам деньги в такую рань?
— Так ведь звонят, все утро прозвонили.
— Ну нашли о чем печалиться! Этот самый Фаддей из Неменки на редкость бесстыж и бессовестен. Чуть ли не каждый день будит нас. Что же вы, так каждый день и будете подавать ему?
Лев Николаевич сказал шепотом:
— Этого Фаддея и опасаюсь. Он очень злой и рассказывает про меня разные гадости.
— Ну и пускай его!
— Да нет, все-таки мне это неприятно…
Получив мелочь у секретаря, Лев Николаевич внимательно ее сосчитал, распределил разными долями по карманам, после чего сел за приготовленный ему прибор. Есть не хотелось — все оглядывался и соображал что-то.
— Вы не очень хорошо выглядите. Плохо спали, Лев Николаевич?
— Где уж в мои годы свежим выглядеть по утрам!.. В мои годы, если во сне сделается складка на лбу, так полдня с той складкой и проходишь…