— Ладно, — усмехнулся юноша. — Замечаю, ваши отряды слухами да сказаниями полнятся. Случаем, о первых походах Императора не бают? Про его первые восточные неудачи?
Пленник покосился непонимающе.
— Плели что-то схожее. Темная, помнится, там какая-то история приключилась, мрачная. Только у нас мало в те страшилки верили, тем более через пятые руки сказки добирались. А при чем тут?..
— Вы желали услышать, кто я такой? — негромко и ровно отчеканил Шагалан. — Так вот я — живой отзвук тех сказок и побасенок. Дальше разъяснять?
Надобности не было. Барокар вздрогнул, побледнел неразбитой половиной лица.
— Соображаю… — судорожно сглотнул он. — Занимательный то есть ребят наших поход ожидает. Да и здесь веселье зреет… Что ж, ныне последняя просьба… — Пленник с ощутимым усилием распрямился и заставил себя взглянуть в глаза юноши: — Я десять лет провел в сражениях. Привык ходить на смерть и драться с ней честно, грудь в грудь. Множество товарищей похоронил, сам всегда был готов пасть так. И пускай Творец не даровал мне славной кончины в бою, но все же болтаться на веревке, подобно бездомному вору, — чересчур позорный удел.
— Чего же вы хотите?
— Дозвольте пойти вслед за давно почившими друзьями, разноплеменными и разноязыкими, однако сохранившими стойкость до конца. Если погибнуть, то от достойного клинка. Вашего клинка, сир! И если мои пленные собратья подтвердят, не откажите в такой малости и им. Вы получите свое возмездие, мы — смерть, подобающую настоящим воинам.
Юноша пожал плечами.
— Я же не палач, сударь. А играться в поединки — пустая трата времени.
— Я и не прошу поединка. Один удар, сир! Считайте его просто ударом милосердия.
Шагалан внимательно посмотрел на пленника, переглянулся с Джангесом, положил ладони на рукояти сабель.
— Почему бы и нет…
IV
Тонкие, печальные звуки чередой вспыхивали и растекались по воздуху, так и не складываясь в единую мелодию. Вместо этого часть постепенно терялась в оголенной черноте ночного леса, остальные сгорали в гуле огромного костра. Тризна не заладилась с самого начала. Ни вино, ни богатое угощение не помогали. Люди сидели сумрачные, молчаливо уставившись каждый в свою кружку. Наиболее живыми здесь были яростно плещущееся пламя да Эркол, склонившийся над лютней. Хотя и у музыканта ничего путного не рождалось. Легко, конечно, все списать на завязанную тряпкой левую руку, только и пальцы правой сегодня лишь вяло пощипывали струны.
— Плохо чего-то гуляем, братья, — наконец нарушил безмолвие Сегеш. — Разве такие проводы товарищи наши павшие заслужили? Или нам сказать о них уже нечего?
— Не торопись, атаман, — отозвался с другой стороны поляны Джангес. — Видишь, переживают люди. Давненько этаких потерь не выпадало.
— Что ж, война у нас, не забава. На ней и калечат и убивают. Знали, на что шли.
— Девять человек потеряли, — буркнул кто-то из плотной массы ватажников. Эхом ему донеслось отдаленное подвывание безутешного старика Добстера. — Шургу потеряли. И все ради спасения одного несчастного мальчишки?
— Разве оно того не стоило? — нахмурился Сегеш. — Да, Йерс может и не выкарабкаться. И товарищей потеряли немало. Но пойдет ли потом кто смело в бой без веры, что и за него соратники всенепременно вступятся? Из неволи, не жалея живота, выручат или, по крайней мере, отомстят? А потери… Надеюсь, мы все же не единственно на словах повстанцы. Это шайкам воровским жертву себе послабее искать, лить рекой кровь ради наживы. У нас-то враги, чай, серьезнее, и баталий тяжелых впереди не счесть. Да и расплатились мы с барокарами достойно, их голов наверняка втрое больше попадало. За то благодарность искренняя нашим братьям с юга…
Кабо пихнул локтем Шагалана, который отвлекся на подошедшую с блюдом подружку. Редкий случай — оба разведчика в своих челночных странствиях пересеклись именно в лагере, причем аккурат в день поминок. Собственно, Шагалана задержал здесь уход сердобольной Танжины, взявшейся врачевать его раны. Непонятно, какими средствами она их пользовала, но подоспевший Кабо нашел, что другу все-таки нужно для лечения хоть чуток покоя. Получалось это с трудом. Вот и теперь Шагалан избежал откровенного поцелуя, но успел коротко пошептаться с женщиной.
— …И не посмеет никто сказать, — продолжал тем временем атаман, — будто товарищи наши полегли напрасно! Много ли чертовых хуторов сожжено, когда все их обитатели в сборе? То-то и оно! Нападали, бока драли и назад в леса ползли. Сейчас же весть о славной победе по всей стране прокатится! Народу — на вдохновенье, врагам — на заботу. Пускай знают: отныне нам никакие укрепления не преграда! Опять же и для жизни польза немалая — лошади добычу едва дотащили. Снеди, одежи, обувки до тепла хватит, оружием обильно разжились.
— Только еще пара таких славных побед, и от нас даже следа не останется, — проворчал тот же недовольный голос.
— Чепуха. Поднять дух народа сегодня самое главное. Если это получится, ватага уже никогда людьми не оскудеет, а доведись новой буре раскрутиться, вырастут как из-под земли и новые крестьянские армии. Многие из нас такое помнят.
— Но не забыли и то, чем те бури закончились. Разве что-то изменилось?
— Изменилось, братья, и резко изменилось. Не могу всего оглашать, но, поверьте, надежды на успех теперь несравнимо больше. Эркол, сыграй же наконец что-нибудь пристойное, полно душу бередить! И вина разнесите! Проводим, братья, старого Шургу с друзьями по-человечески, как и нас, даст Господь, когда-то проводят.
На дальней стороне костра встал Джангес с кубком, затянул песню. Настроение оставалось неподходящим, однако люди один за другим подхватывали, мотив поддержала лютня, и общая тягостность вроде бы чуть отступила.
— Что там подружка нашептала? — негромко спросил Кабо у вернувшегося с довольным видом Шагалана.
— Торен очнулся.
— Невероятно. И впрямь, похоже, оплатил отшельник грехи, коль позволили ему по-прежнему небо коптить.
— Тебе ли, брат, удивляться? Ведь сам его штопал.
— Штопал. Точнее, переделывал кошмар, сооруженный тобой. Очень легко шла работа, и знаешь почему? С подобными ранами все равно не выживают.
— Выходит, того не желая, сотворил чудо. — Шагалан улыбнулся. — Еще парочка таких случаев, и на тебя, брат, тут молиться начнут.
— Еще парочка таких вылазок с публичным героизмом, — проворчал Кабо, — и от тебя, брат, свои начнут шарахаться.
Мало-помалу поминальный пир набирал силу. Песни тянули уже без понуждения, бодрее застучали кружки, окрепли голоса. Убедившись, что все идет правильным чередом, атаман подозвал Джангеса и обоих юношей. Слух о волшебном воскрешении Торена достиг костра, теперь старик хотел лично проведать раненого. Вчетвером проследовали на край лагеря, к небольшой свежевырытой землянке. Из посещения, впрочем, толку не получилось — вышедшая на стук Танжина наотрез отказалась пускать кого бы то ни было. По ее словам, отшельник провел в сознании лишь несколько минут и ныне опять провалился в горячечное забытье. Рядом с ним в таком же бесчувствии пребывал Йерс, этот даже мельком не возвращался. Кабо, знаток увечий и боевых ран, разводил руками: тело парнишки не так уж серьезно пострадало, зато душа, чудилось, зажмурившись накрепко от ужаса, не желала просыпаться. Шагалан намеревался отвезти беднягу к Нестиону — его отговорили, сослались на тяготы дороги. Вместо этого пристроили малыша возле Торена, чтобы, как подозревали разведчики, хоть дыханием соприкасался с благодатью, несомненно отметившей поправляющегося отшельника. Во всяком случае, покуда день за днем тянулось мучительное, бессильное ожидание, ни жизнь, ни смерть верх взять не могли.
Гости, потоптавшись у порога, неспешно двинулись обратно к костру.
— Скажите-ка, атаман, — не удержался от любопытства Кабо, — а что вы там намекали по поводу особой надежды на успех?
— Много разного. — Сегеш чуть смешался. — Прежде всего, бесспорно, о вас, братья, речь шла. После увиденного в бою с барокарами… Возникни приличный отряд таких же рубак, участи мелонгов не позавидуешь.