С увесистыми перначами в руках юноша устремился по склону наверх. Еще пара рывков, и меж кустов замаячили силуэты вражеских солдат. Свистнула одинокая стрела, Шагалан отбил ее с оттенком досады: он шел на большой бой, а ему все предлагали тягаться с подмастерьями. Дальше стрелы следовали гуще, но опять весьма неточно — то ли солнце слепило глаза лучникам, то ли уверенности после наблюдаемого побоища у них поубавилось. Плотно разогнав перед собой оружие, разведчик буквально прорубился сквозь рой жужжащего навстречу дерева. Вроде бы что-то задело бок, он едва почувствовал. Стоило же приблизиться, как лучники, не долго думая, прыснули врассыпную. Увиденного сегодня им, похоже, хватило сполна, чтобы не подставлять понапрасну головы этим ненормальным бойцам. Где-то сзади зазвенела сталь, вероятно, отряд Джангеса настиг-таки свои жертвы. Там грозила завязаться и более серьезная стычка, но, в конце концов, с ними, скорее всего, находился Кабо. Шагалан не оглядывался. На плечах удирающих стрелков он взлетел на вершину…
По ту сторону еще топотала, грохоча, драка. Ребят не распознать вовсе, однако старательно грудящаяся масса черных доспехов говорила о продолжающемся бое. Командор мало что не отступил, он чуть продвинулся к злосчастному бунчуку, где, Шагалан теперь отчетливо рассмотрел, застыла группа тяжеловооруженных воинов. Вот только дались эти немногие шаги дорогой ценой: когда очередной навал мелонгов опрокинулся, в жерле сечи разведчик заметил лишь троих бойцов. Они по-прежнему разили врагов, обильно устилая ими землю, правда, быстрота движений ощутимо спала. Ребят требовалось выручать. Даже Эскобара.
Седобородый воин у бунчука что-то выкрикнул, ткнув окольчуженной дланью в направлении юноши. Окружение тотчас прикрыло предводителя щитами, одновременно десяток латников от толпы дерущихся поспешил к внезапно возникшему противнику. Приказам варвары повиновались беспрекословно, хотя строй совершенно растеряли да и выглядели понуро. Шагалан предпочел их не дожидаться. Коротко рыкнув, метнулся к толпе, сам врубился в нее всей мощью. Затрещали сминаемые шлемы, лопающиеся черепа, ломающиеся ребра, крошащиеся щиты. Грани перначей не могли разрезать человека надвое, зато столкновение с чужим железом переносили легко.
Для основной массы мелонгов, увлеченных схваткой, удар в спину стал абсолютным сюрпризом. Первые пали, так и не успев осмыслить произошедшее. Следующие за ними тщились развернуться, однако в общей тесноте сделать это оказалось затруднительно. Ни о каком строе или организованном отпоре не шло и речи, каждый защищал себя сам, отчаянно и безуспешно. Не замедляясь ни на секунду, Шагалан дробил, мял, рвал плещущуюся кругом кашу. Враги давно сомкнули кольцо, но юноша и не искал выхода. Наоборот, его влекло именно туда, где плотнее черные доспехи, где всякий взмах обещал щедрую жатву. Он не различал отдельных лиц, не ловил отдельные стремящиеся к нему жала — это было бы просто невыполнимо. Будто в полусне юноша танцевал посреди озверевшей толпы какой-то странный танец. Очень быстрый. И смертоносный. Гудящие перначи безостановочно мелькали вокруг хозяина, сметая любой выпад, ломая любую защиту. Точно вместо двух боец обрел десяток рук, причем наделенных собственным разумом. Руки вырастали даже на спине — чудовищного косаря не получалось взять и с тыла.
По рядам мелонгов прокатилась чуть заметная волна замешательства. Они еще не усмирили прежний прорыв, а сзади их плоть уже драл новый враг. Опять что-то закричал седобородый командир, истошно норовя перекрыть грохот битвы, но его солдаты дрогнули. Можно многое требовать от отборных, вышколенных воинов, однако и их стойкости имеется предел. Сперва попятился один, отшатнулся другой… Мелонги не побежали, их масса лишь отхлынула от неподатливых противников. Для гибнущего отряда командора сверкнул слабый луч надежды: неотложно соединяться с Шагаланом и пробиваться назад…
Эскобар решил по-своему. Не давая неприятелю передышки, он, будто глотнув свежих сил, ринулся в штурм. Сам, безоглядно. Часть солдат расступилась, изумленная видом этого безумного демона войны, иные пытались преградить дорогу и тотчас уничтожались. Проломив своим неистовством толпу, командор обрушился на личную охрану имперского полководца. Окружающие, словно забыв о ненависти, завороженно следили за схваткой. На пути Эскобара — сразу шестеро могучих, грозных воинов. Вряд ли кого из ребят не задержала бы подобная препона, но командора сегодня было не остановить. Точно все терзания и муки десяти лет вкладывались в каждый удар его мечей, срывались молниями с лезвий, испепеляя врагов. Закованные в броню великаны вдруг стали падать беспомощными куклами, один за другим. А командор, повергнув очередного варвара, продвигался на шаг к застывшему столбом седобородому. До него оставалось лишь двое охранников, когда бледный знаменщик, наблюдавший из-за древка бунчука за приближением смерти, вскинул трясущимися руками рог. Сигнал уродился хилым, напоминавшим скорее хрип, тем не менее нескольких солдат он все же вывел из оцепенения.
С разных сторон на спасение командующего бросилось человек семь-восемь. Тут же грянул пронзительный свист Шагалана, огромным скачком сиганувшего наперерез. С друзьями он ударил по спасающим, смял их и рассеял. У бунчука тем временем с лязгом рухнул пятый телохранитель. А сзади наползало мучительно пробуждающееся воинство, пришлось встречать его. На сей раз натиск мелонгов оказался особенно силен, они, похоже, осознали, что биться предстоит не за победу и славу, за собственное выживание. Сеча получилась жестокая и кровавая, многого Шагалану так и не дано было увидеть. Он не видел, как под ударами командора пал последний из великанов, как подломился, роняя бунчук, оглушенный знаменщик, как седобородый сам скрестил мечи со страшным противником. И как одинокий лучник прокрался за спинами дерущихся. Вокруг ребят кипела яростная схватка, они лишь мелькали среди обступивших их солдат, а вот командор непомерно увлекся своим главным поединком… На первую стрелу, отыскавшую щель между пластинами доспеха, Эскобар не отреагировал, разве что едва дернул плечом. От второй — пошатнулся, но не повернул головы. Так и продолжался невообразимый бой: командор избивал упорно защищающегося мелонга, а лучник методично посылал ему в спину одну стрелу за другой. На гребне сопки уже появились передовые ватажники, когда это испытание воли оборвалось. Нагруженный тяжелыми ударами, полководец повалился на колени и сразу нашел свою кончину. Только тогда Эскобар позволил себе обернуться. Очутившийся с ним лицом к лицу стрелок замер, съежился, выронил лук. Попробовал метнуться вбок, но командор смахнул его небрежным движением…
Пошатываясь, Эскобар медленно выпрямился в рост, окинул взором поле битвы. Ему теперь ничто не угрожало — приблизиться к такой пугающей фигуре, черной то ли от крови, то ли от дьявольского пламени, сейчас, пожалуй, не решились бы и друзья. Но не оттого дрогнули в улыбке губы воина. Ход сражения менял русло, и с каждым мгновением это становилось очевиднее. Перед глазами командора все плыло, их заливала кровь с рассеченной головы, но он еще уверенно читал книгу простершейся у ног баталии. По-прежнему немало мелонгов копошилось у подножия, осаждая уцелевших бойцов, где-то тщился выдуть сигнал трубач, однако стойкость завоевателей определенно надломилась. Они явно не выдерживали бешеной, беспощадной рубки с почти неуязвимым противником, их поколебали упавший бунчук и гибель предводителя, а тут в придачу с вершины сопки устремилось в атаку сонмище новых врагов. Даже мысль, что среди них также найдутся невероятные бойцы, подобные высадившимся, устрашила бы самое храброе сердце. И хваленые имперские полки дрогнули. Один за другим мелонги начали пятиться, отступать, бросая отважных на съедение неприятелю. Он же, в свою очередь, нажимал, волна оборванцев с сопок проворно охватывала воинство с флангов, перед ней кубарем мчались разогнанные лучники. Привнесенный ими дух паники оказался последней каплей. Отступление на глазах превращалось в бегство, степным пожаром заражая ряд за рядом.