У дверей «Этквенде» кого-то ждала тележка, запряженная худой клячей. Такая едва способна протащиться две мили в час, и то — под гору!
Рядом стояла женщина — высокая, крепкая, хорошо сложенная. А уж нарядная! В лифе с бретельками, обшитыми позументом, в соломенной шляпе с желтыми лентами, в юбке с красными и фиолетовыми полосами. Все это хорошо сидело на ней, было опрятным и привлекательным, как подобает воскресному или праздничному платью.
И в самом деле день этот был хоть и не воскресным, но праздничным для женщины!
Она смотрела на меня, а я смотрел, как она на меня смотрит.
Вдруг она, недолго раздумывая, бросилась ко мне с распростертыми объятиями, крикнув:
— Наталис!
— Ирма!
Да, это была она, моя сестра! Она узнала меня.
Воистину у женщин глаз острее, чем у нас, мужчин, когда надобно узнать скорее сердцем, тут они мастерицы. Дело в том, что мы с сестрой не виделись почти тринадцать лет, ясное дело, как я по ней соскучился!
Ирма, казалось, нисколько не постарела и очень хорошо выглядела! Она напомнила мне мать большими, живыми глазами и черными волосами, начинавшими седеть на висках.
Я покрыл поцелуями ее добрые, покрытые смуглым деревенским загаром щеки, а она, уж прошу поверить, облобызала мои.
Это ради нее, ради того, чтобы повидаться с нею, я и попросил отпуск. Меня начинало беспокоить, что она останется за пределами Франции в такой момент, когда сгущаются тучи. Француженке оказаться среди немцев, если объявят вдруг войну, — дело небезопасное. В таком случае ей лучше находиться на родине. И если сестра захочет, я заберу ее с собой. Но тогда ей пришлось бы покинуть свою хозяйку, госпожу Келлер, а я сомневался, что она пойдет на это. Во всяком случае, попробовать стоило.
— Какое это счастье — снова увидеться, Наталис, — сказала мне она, — снова найти друг друга, и так далеко от нашей Пикардии! Ты точно принес с собой оттуда частицу родного воздуха! Сколько же времени мы не виделись?
— Тринацать лет, Ирма!
— Да, тринадцать лет! Тринадцать лет разлуки! Как это много, Наталис!
— Милая Ирма! — сказал я в ответ. И мы вдвоем с сестрой, взявшись под руку, стали прохаживаться вдоль дороги.
— Как ты поживаешь? — спросил я.
— Как всегда, хорошо, Наталис. А ты?..
— Я тоже!
— Кроме того, ты теперь сержант! Это ведь честь для нашей семьи!
— Да, Ирма, и большая! Кто бы мог подумать, что маленький погонщик гусей из Гратпанша станет сержантом! Однако не следует слишком громко говорить об этом.
— Но почему?.. Объясни мне!..
— Потому что в этой стране нельзя сейчас рассказывать, что я солдат. В такой момент, когда кругом ходят слухи о войне, французу опасно находиться в Германии. Так вот! Я всего лишь твой брат, господин Некто, приехавший повидаться со своей сестрой, ясно?
— Ясно, Наталис. Теперь я буду молчать как рыба, обещаю тебе.
— Да, так будет лучше, у немецких ищеек уши всегда навострены.
— Не беспокойся!
— И еще, если хочешь, послушай моего совета, Ирма, давай я заберу тебя с собой.
В глазах сестры появилось выражение глубокой печали, и я услышал ответ, которого ожидал:
— Покинуть госпожу Келлер, Наталис? Когда ты ее увидишь, ты поймешь, что я не смогу оставить ее!
Я и так все понимал, а потому отложил этот разговор на другое время.
Ирма обрадовалась, видя, что я не настаиваю, глаза ее снова стали лучистыми, а голос ласковым. Она стала дотошно расспрашивать меня о родной деревне, о людях.
— Как там Фирминия? — спросила она.
— В полном здравии. Я получил от нее весточку через нашего соседа Летокара. Он два месяца тому назад приезжал в Шарлевиль. Ты помнишь Летокара?
— Сына тележника?
— Да! Знаешь ли ты, Ирма, что он женился на одной из Матифас?
— На дочери этого старикашки из Фуанкана?
— Его самого. Он сказал мне, что наша сестра на здоровье не жалуется. О! Им там, в Эскарботене, приходится вкалывать, и вкалывать как следует! И потом, у них уже четверо детей, последний дался ей тяжело. Этакий сорвиголова! К счастью, муж ее — честный человек, хороший работник и не пьет горькую, разве что по понедельникам. Но, конечно, ей в ее годы приходится не сладко!
— Да-а, ведь она уже немолода!