***
Дня через два позвонил старшина, спросил с удивлением, почему не приходят за продуктами. Солгал, что все страшно заняты профилактикой техники, а завтра-послезавтра пришлет кого-нибудь, а пока никто не умер с голоду. Супрунов между тем не сдавался, хотя было видно, что его упрямство уже никто не одобряет, начинают роптать, чего он, комадир, и добивался. Вызывались идти и Рева, и Соболев Шпаковский, но он решительно возражал: порядок есть порядок, и почему для Супрунова должно быть исключение?
- Да не обращай внимания на этого упрямого барана. Голодом уморит.
- Ничего-ничего, он тоже голодает...
Проснулся, подремав часа три: то ли кишки играли марш, то ли давало знать постоянное нервное напряжение, то ли просто не спалось. Вышел на кухню и застыл, удивленным: на столе лежала свиная лопатка и буханка хлеба! Появился с улицы Супрунов с наостренным ножом.
- Откуда это?
- Да оттуда... - промычал тот неопределенно и недовольно.
- Рядовой Супрунов, откуда взялись продукты? - потребовал строго, хотя и без объяснений было ясно: оставил пост и стащил в деревне. - Докладывайте!
- А что, с голоду подыхать?! - огрызнулся Супрунов.
- Рядовой Супрунов, немедленно доложите, где взяли продукты? - потребовал с еще большей решимостью.
- Одолжил!
- У кого?
- Какое твое дело. Одолжил - и все. Спасибо скажи...
- Супрунов... - уставился тяжелым взглядом. - Если вы немедленно не объясните, откуда появились продукты, я буду вынужден подозревать вас в воровстве, мародерстве и поставить в известность начальника заставы. О последствиях, видимо, вам говорить не надо... Через час-два появится милиция...
Супрунов посмотрел вопросительно, оценивая: всерьез это или берет на испуг? Выжидающе молчал. Но когда решительно подошел к телефону, снял трубку, попросил дежурного соединить с начальником заставы, рванулся, нажал на клавишу телефона, испуганно попросил:
- Не надо, командир... Все расскажу...
-Ну-у?..
-У белогвардейца...
- У белогвардейца?! - переспросил, не веря своим ушам, и тут же передернуло, замлело в душе: вот только этого не хватало...
Резко заурчал телефонный зуммер. Конечно же, капитан; растерянно думал: докладывать или не докладывать? Нет, ситуация изменилась, во всяком случае - не следует пороть горячку, попробовать самому разобраться, самому уладить. Но что сказать капитану? Ведь не объяснишь, что вызывал ради забавы... Тем временем Супрунов сжался, смотрел умоляющим взглядом...
- Что там у тебя случилось? Чего положил трубку? - недовольно, с легким раздражением спросил капитан.
- С телефонным аппаратом что-то, товарищ капитан...- соврал, отчаянно думая, о чем повести разговор. - Товарищ капитан... Хочу просить разрешения на разборку и проверку механизма вольтовой дуги...
- Ты что, сам не знаешь, что делать? Сам не можешь решить? - удивился капитан.
- Есть подозрение, и, если обнаружится что-то серьезное, можем не успеть к первому «лучу». Решил поставить вас в известность...
- Действуй по обстановке. В семнадцать ноль-ноль до-эложишь, - и уже помягче поинтересовался: - Как там у тебя? В ближайшее время постараюсь навестить...
- Нормально, товарищ капитан. Рад буду вас видеть...
Супрунов вздохнул с облегчением. Но он, Бакульчик, не позволил ему даже почувствовать это облегчение, кивнул на уворованное, жестко приказал:
- А теперь бери и неси, положи, где взял!..
Тот посмотрел вопросительно, растерянно, почти испуганно:
- Как?! Вечером отнесу, командир... Когда стемнеет.
- Нет! Теперь, немедленно! Ты спровоцировал меня лгать начальнику заставы. И будь добр... Пока стемнеет, может оказаться поздно. Появится местная милиция, и соображаешь, чем кончится?
~ Да не будет никуда заявлять белогвардеец! - решительно заявил Супрунов, однако в его голосе не было полной уверенности. - Ничего не случится. Вечером отнесу, а тем временем в темпе скокну на заставу.
- Нет, немедленно - и никаких разговоров! - дал понять, что компромиссов не будет. - Извинишься, попросишь прощения.
Супрунов помрачнел еще больше, отрешенно глядя на стол:
- Да не могу, командир, ну не могу! Как белогвардейцу глаза смотреть? Понимаете? Делайте, что хотите, не смогу...
От прежнего самоуверенного, наглого Супрунова ничего не осталось. Он был сломлен, побежден и от этого даже жалок. Решил не изничтожать его самолюбие до конца.
- Ладно, Супрунов, - сказал примирительно. - Заверни в газету, я сам отнесу.