Когда, наконец, сказал капитану о своем выборе, у того глаза на лоб полезли:
- Ты что, спятил?! Этого сачка и симулянта?! Да ты в своем уме? А я считал тебя серьезным...
- Товарищ капитан, под мою личную ответственность. Увидите, какой солдат будет. Ему надо сменить обстановку...
- Вот тут ты прав, Бакульчик. Действительно, ему надо сменить обстановку. На стройбат!
- Товарищ капитан...
- Ты хоть соображаешь, что предлагаешь? В прошлом году какой-то идиот их двадцать человек в отряд привез. Осталось два: наш и в комендантской роте. Остальных либо комиссовали, либо в стройбат сплавили. Я еле договорился с кадровиками сплавить и этого сачка, а тут на тебе: новый Макаренко! Уверенность, Бакульчик, - хорошо, а твоя самоуверенность плохо кончится. Иди к замполиту посоветуйся, может, что вместе предложите. Жду через полчаса...
Еле «уломали» вместе с замполитом. Капитан оставался при своем мнении, очень скептически отнесся к их интернациональному эксперименту, но пошел на компромисс:
- Ладно, но срок - две недели, и ни дня больше. Посмотрим, что получится и что вы запоете. А пока ваша авантюра кончится конфузом, пускай Рева остается на месте. Ровно через четырнадцать дней приеду и адвоката, - кивнул на замполита, - привезу ткнуть носом. А тебе, Бакульчик, больше всех достанется...
На прожекторе Гоцицидзе оживал просто на глазах, проявлял такое усердие и смекалку - диву давались. Все отдыхают, а он по собственной инициативе, жертвуя сном, тренируется на прожекторной площадке водить луч под углами, по сегментам азимута, изучает матчасть, принцип работы узлов и агрегатов. Зеркало-рефлектор, за которое нес ответственность как второй номер, начищал до блеска каждый день, хотя по инструкции достаточно раза в неделю. Спрашивал, переспрашивал, что-то записывал, делал все с величайшей охотой, казалось, готов пожертвовать даже собой - лишь бы получилось как можно лучше да заслужить похвалу, Одно, что делал без охоты, - кашеварил на кухне: и не умел, и свинина, с которой приходилось иметь дело, вызывала у него нечто большее, чем отвращение. Пометил зарубками свою миску, ложку, кружку, бдительно следил, чтобы кто не подменил или попользовался. Праздником души и желудка для него было, когда с заставы принесли не свинину, а говядину. Договорились отдавать ему все мясо, поскольку ежедневно съедали его норму свинины. Гоцицидэе отнекивался, но, чувствовалось, был очень благодарен и счастлив.
К его «чудачествам» привыкли не сразу. Они и впрямь не укладывались ни в какие разумные представления, вызывали, мягко говоря, удивление. Взялись, особенно Супрунов, Соболев, за активную воспитательно-разъяснительную работу.
- А чтоб вам дал жрац лошад? - сокрушенно, как-то виновато спросил Леша, и его вопрос был таким неожиданным, что растерялись, представив себя в Лешиной ситуации, отстали - кажется, стало доходить, что есть разные люди, с разными обычаями, представлениями, приемлемыми для одних и совсем неприемлемыми для других.
А все же нельзя было без улыбки наблюдать, как старательно, с песочком выдраивает Гоцицидзе кастрюли, прежде чем начать варить себе постный суп и кашу, которая отличалась от супа только тем, что не жидкая. Подумал: надо попросить у старшины две маленькие кастрюльки для Леши, удивившись, что этого не сообразили, когда тот мучился, опасаясь нагрешить, на заставе.
Но принесенные маленькие кастрюльки, врученные ему, на удивление вызвали у Леши не радость, а огорчение.
При каждом телефонном разговоре капитан не без подковырки интересовался: «Ну, как там твой кацо?» И сомневался, что Гоцицидзе проявляет себя самым лучшим образом. Как и обещал, прибыл вместе с замполитом ровно через две недели, увидел Гоцицидзе в прекрасном настроении, с живым блеском в глазах, поправившимся, даже по-русски изъяснявшимся лучше, удивился. Затем устроил ему придирчивый экзамен на знание и практическое исполнение обязанностей всех номеров расчета, техники, пораженный, погрозил пальцем: ну, Бакульчик! Обратился к Реве: