- Десять минут на сборы. Делать тебе тут больше нечего.
Попрощались с Ревой на ходу, даже не верилось, что сюда он больше не вернется...
А вскоре пришло время расставаться и с Супруновым - его демобилизовывали с первой партией вместе с Ревой. Супрунов оставлял в деревне маленького сына и, в отличие от других, не скрывал своего отцовства. Сообщили с заставы о дате демобилизации за четыре дня. Он, конечно, очень радовался долгожданному сообщению, однако что-то, а что - нетрудно догадаться, омрачало эту радость.
- Командир, - попросил, - из меня уже, сам знаешь, какой работник... И вам надо привыкать управляться вчетвером, пока укомплектуют салагой. Похожу я эти дни к своим, к Элке. Дом надо утеплить, попилить и поколоть дрова, чтобы зимой не околели...
Возвращался ночевать на прожектор молчаливый, мрачный, ворочался, долго не мог заснуть, а может, и вовсе не спал, извел себя за эти дни. А когда прощались, попросил:
- Ребята, не знаю, приеду я сюда или нет, скорее всего - не приеду. Я буду очень благодарен, если, пока вы здесь, помогли бы, чем можете, моим... Хотя бы летом привести в порядок дрова. Салаг пошли, командир, на часок-другой - пускай потягают пилу, помахают топором вместо физзарядки. Эту зиму будут в тепле, я все сделал. Кстати, командир, прости, что не признался: пять повозок столбиков, когда возили, я Элке сгрузил. И еще прости, что врал, будто почтальонки не было дома, когда срывался: часок-другой с дровами управлялся. На эту зиму хватит, может, и останется. А там... Вот так... - выругался с досадой. - Дал черт связаться!..
Грустно расставаться с демобилизантами, очень грустно. Даже если не успел, как с Супруновым, съесть вместе не то что котел, а и приличную кастрюлю солдатской каши. Вот Супрунов доел свой третий котел, а тебе еще хлебать да хлебать, служить, как медному котелку...Входила в свои права поздняя сааремская осень - серая, унылая, мрачная. Затяжные шторма с лютыми шквалистыми ветрами понемногу укрощали, смиряли свой нрав, море, сушу обволакивала беспросветная тьма. Светлое время, если его так можно назвать, убывало с катастрофической быстротой: сутки-двое - и куцый день уже на полчаса короче, не успеет наступить рассвет, как начинаются сумерки. Эх, с такой бы быстротой бежали армейские дни! Но поздней осенью, когда рассветы встречаются с закатами, время замирает, его отсчет ведется только по часам, а стрелки ползут медленно-медленно - совсем не так, как летом.
Штаб спускал невероятные графики: то светить с пятнадцати до двадцати трех, то наоборот - с часа до девяти, а чаще практически круглые сутки с трех-четырехчасовыми интервалами для отдыха. Прерванный сон - хуже всего, теряется всякая ориентация во времени. Кроме всего, управляться приходилось вчетвером, пополнение ожидалось к Новому году, а может, и попозже.
Плановые занятия по боевой и политической подготовке, расписание которых регулярно спускали штаб и политуправление округа, сами по себе свернулись - не будешь же проводить их с одним-двумя человеками, смешно заниматься строевой или тактикой в кромешной тьме. И вообще: все учено-переучено, говорено-переговорено, изрядно надоела вся эта зарегламентированная «от и до» формалистика. Замполит не требовал отчетов - он человек умный, понимал.
Беспросветная тьма порождала непонятную угнетенность, раздражительность, глухую апатию. Когда одолевали тоска и уныние, брал прихваченную с собой в армию книжку Есенина, начинал читать.
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали...
Читал для себя, но в голос, вслушиваясь в звучание, мелодию грустных строк. Ребята притихали, тоже вслушивались, и их лица добрели, светились каким-то непонятным светом. Даже Гоцицидзе со своим несовершенным русским проникался мелодией, просил читать еще и еще. Какая-то магическая сила была в простых, грустно-печальных стихах, льющихся будто из самого сердца, понимающего тебя, твои боли и горечи поэта. И эти простые, незамысловатые слова складывались в печальную и вместе с тем пронзительно- светлую мелодию, согревали измученную тоской душу. Казалось, все должно быть наоборот - лечить тоску должны веселые, бодрые слова и строки, но не лечат, нагоняют еще большую тоску и уныние.
Есенин это хорошо, но не будешь читать стихи бесконечно. Надо еще найти некое практическое занятие, способное захватить всех, скрасить время.
На складе в гараже валялся неведомо когда и кем завезенный, на вид совсем новенький ветряк - видимо, намеревались электрифицировать хату-казарму, но почему-то не смонтировали, бросили лежать мертвым грузом. Идея заполучить настоящее электроосвещение захватила всех, особенно «технаря» Соболева, на знания которого возлагались особые надежды.