- Ну что, сержант, зови девок, - весело подмигнул киномеханик, когда машину дотолкали до прожектора. - Через часа два начнем.
- Каких девок? - смутился. - У нас с этим строго...
- Ты монастырь тут устроил или что? Газет не читаешь? Впервой слышишь про линию на укрепление шефских связей с трудовыми коллективами и местным населением? Ну и тундра! - нахально отчитывал киномеханик. - Позвони своему замполиту - он объяснит. Хотя, можешь и не звонить - я только что с заставы, с замполитом согласовано. Не веришь?
Было крайне неприятно, что этот нахал бестактно, в присутствии подчиненных выставляет тебя круглым идиотом. Но куда досаднее, что все твои усилия по выполнению установок «бати» оказываются пустым, зряшным делом. Нет, конечно! Укрепление связей с местным населением не значит поощрение аморалки, морального разложения. Шефские связи дело нужное, но здесь еще много неясностей. На последнем партийном собрании они обсуждали этот вопрос, но в общих чертах, под девизом «народ и армия едины». Конкретно решили лишь одно: создать коллектив художественной самодеятельности и выступать перед местным населением. О кино, правда, речи не было, но в принципе - разницы нет. А этот сержант-киномеханик знает, что говорит, - отирается возле политотдельского начальства. И все же в таком тоне, с такой бестактностью, при подчиненных! Не будь он гостем... Но все равно молча проглатывать жабу он не будет.
- Монастырь или не монастырь - не тебе судить и решать, сержант! - сказал подчеркнуто сухо, даже резко. - Тундра мы здесь или не тундра - тоже не тебе судить. Знаем и о шефских связях. Они, кстати, - не только в том, чтобы собирать девок... - и обратился к Шпаковскому: - Сходи в деревню, оповести: пускай приходят все, кто пожелает...
Шпаковский с необычайной резвостью бросился выполнять поручение, а Соболев, Гоцицидзе, даже всегда сдержанный в эмоциях Бедрис взялись с радостным возбуждением наводить порядок в казарме, таскать с чердака доски, готовить временные скамейки, носить аппаратуру, прилаживать на стене полотнище экрана.
К назначенному сроку маленькими группками пришло человек двадцать - в основном молодые девчата, только несколько женщин в годах. Из тех, кого когда-то бесцеремонно выставил за дверь, узнал одну Марусю-Юту. Подмигнув лукаво, она присела скромно на край скамейки у плиты. Но первой явилась и заняла самое выгодное место по центру Лейда, введшая его осенью в конфуз. Когда движок уже заливался на всю околицу своим двухтактным трескучим голосом и киномеханик настраивал луч проектора на экран, в дверь деликатно постучали, и на пороге появился... белогвардеец! Кого-кого, а его не ждал, удивленно переглянулись даже девчата. Поздоровался и как к старому знакомому обратился:
- А мне можно?
- Почему же. Присаживайтесь, где удобнее.
Фильм был революционно-патриотический с образом Ленина. Экран не очень захватывал девчат - больше обстреливали взглядами незнакомых Бедриса и Гоцицидзе, похихикивали, а те замечали это и сидели, как на горячей плите. Был, пожалуй, один внимательный зритель - белогвардеец. Боковым зрением он, Бакульчик, наблюдал за ним и думал: хорошо, что пришел, пускай припомнит, полюбуется, как их чехвостили...
Прошли титры, погас экран, вспыхнул яркий до боли в глазах свет. Зрительницы дружно вставали, сдержанно благодарили и удалялись за дверь. Не спешил лишь белорвардеец. Чувствовалось, что ему хочется пообщаться. Может, желает поделиться впечатлением о фильме? Интере-есно-о! Очень интересно...
Старик подошел к полочке с книгами:- Можно взглянуть?
- Пожалуйста...
Заметив томик Есенина, искренне удивился, взял в руки, повертел, достал из кармана старомодное пенсне, полистал, внимательно и долго рассматривал содержание, всмотрелся в мелкий шрифт выходных данных, бережно поставил на место и, не скрывая радостного возбуждения, сказал:
- Значит, пришло время! Наконец, и Сережу реабилитировали. Слава Богу! - и с озорной улыбкой спросил: - Ну, как вам Есенин, молодой человек? Нравится?
- Еще бы! Видите, как зачитали...