- Нэ пасрамлу, камандыр, - на полном серьезе заверил Леша. - В двадцат тры буду как штык!
Весь день назавтра он был в приятном возбуждении - улыбался сам себе, беспрестанно поглядывал на часы, под вечер побрился еще раз, подшил свежий подворотничок. За полчаса до свидания спросил:
- Камандыр, карабын брац?
Едва не пополз от смеха.
- Ты что, шпионов и диверсантов ловить с ней собрался?
- Ныкак нэт!
Добрый, наивный Леша абсолютно не понимал шуток, воспринимал все прямолинейно и однозначно, не замечал, когда над ним подтрунивают, когда говорят всерьез, отчего вечно попадал в какие-нибудь нелепые, комические ситуации и истории. Он не злился, не обижался даже на обидные «подъегорки», и на него невозможно было злиться. И тут чувствовалось, что Леша по своей непосредственной наивности почти наверняка вляпается с этой Хельдой в какую-либо комическую ситуацию, а после обязательно расскажет подробно - и уж точно повеселит.
Так оно и случилось.
Возвратился он в назначенное время, какой-то растерянный, озабоченный.
- Ну что, Леша?
- Нэ панымал, камандыр, нэ панымал.,. - разводил руками. - Сыдым, камандыр, мнэ жарка, он - холадно. Дрожит, ка мнэ прыжымаэт, холодно, говарыт... Нэ панымал...
- Лопух ты, Леша, - засмеялся. - Да не от холода она дрожала! Хотела, чтобы ты хорошенько прижал, поцеловал...
- Как?! - испуганно натопырился Леша. - Он свынъя кушает!
Как ни уважал Лешины национальные обычаи и религиозные чувства, но было выше сил не схватиться за живот от хохота. Леша, как обычно, не обиделся, но на этот раз посмотрел с каким-то тоскливым-тоскливым укором, всю короткую ночь, пока светили, был сам не свой. Чувствовалось, неодолимые противоречия раздирают его душу, может быть, впервые в жизни стал перед дилеммой: грешить или не грешить?
С одной стороны всемогущий Аллах, запрещающий употреблять в пищу мясо грязного животного, с другой - это соблазнительное беловолосое, синеокое чудо.
Решил помочь Леше сделать решительный шаг, вернее, самым коварным образом подтолкнул его к грехопадению. После двухнедельной говядинной диеты для всех и праздника живота для Гоцицидзе Бедрис, наконец, принес с заставы огромный свиной окорок. Он, Бакульчик, спросил:
- Гоцицидзе видел?
- Нет...- сразу усек Бедрис. - Обрежу шкуру, сало и сварю... - И озорная, лукавая улыбка расплылась на его крупном лице.
Гоцицидзе первый налил себе полную миску супа, выловил самый крупный кусок «говядины» и принялся уплетать за обе щеки. Когда тот закончил обгладывать кость, подмигнул Бедрису и спросил:
- Свинину дали?
- Так точно! Свинину, - подтвердил Бедрис.Леша насторожился, коричневые глазки забегали растерянно, недоверчиво остановились на Бедрисе:
- Покажи!..
Бедрис открыл шкафчик, где держали мясо, продемонстрировал остаток с кожицей. Гоцицидзе вскочил, петухом налетел на него:
- Пачэму нэ сказал, салага?!
- А ты что, спрашивал? Не можешь отличить? - взял его за руки своими огромными ручищами Бедрис и, как разбушевавшегося малыша, усадил на место.
Леша обмяк, сокрушенно сидел и молча думал, не дотрагиваясь до поставленной Бедрисом тарелки с кашей. Затем умоляюще-жалостливым голосом попросил:
- Камандыр, прыэдэш в госты - нэ гавары свынъя жрал. Мнэ будэт атдэлны мыска, атдэлны ложка, атдэлны кружка. Нэ гавары...
- Ты что, Леша? За кого меня принимаешь? Да если пытать начнут - молчать буду, как рыба, - твердо заверил и обратился строго к остальным: - И вы: чтобы нигде и никому - ни гугу! Если кто проболтается и узнаю - пеняйте на себя...
Леша сразу успокоился, повеселел, но к тарелке с кашей» не притронулся. Шпаковский попытался было спросить, как на вкус свинина, но он, командир, строгим, осуждающим взглядом оборвал его на полуслове: заткнись!
Вскоре Леша совсем повеселел, будто ничего и не случилось, даже чувствовалось в нем какое-то удовлетворение, что запретный рубикон перейден, перейден не по своей воле, и Аллах это учтет. Остаток дня ходил вокруг, заглядывая в глаза, и было без слов ясно: собрался и никак не решится вновь отпрашиваться к Хельде.
- Да что тебя отпускать? - развел руками, когда к исходу дня тот, наконец, решился. - Заморозишь дэвочку, в больницу положат, а мне после отвечай...
- Нэ замарожу, камандыр! - уверенно заявил Леша. Свынья ж жрал...
И на этот раз возвратился Леша без опоздания, довольный, ублаженный, с опухшими губами, красно-синими засосами на щеках и шее.- И как, Леша? - спросил, еле сдерживая смех. - Не посрамид грузинский народ?