- Ныкак нэт, камандыр!
На завтра, когда после обеда к прожектору заявилась Хельда с приметами вчерашнего бурного вечера и, кокетничая с Бедрисом, потребовала позвать Лешу, очень даже пожалел, что не прервал этот бурный роман на первой странице. Явление Хельды на прожектор не лезло уже ни в какие ворота.
Леша не шибко переживал, что не пустили к Хельде, похоже, был даже рад - то ли с лихвой хватило вчерашнего, то ли понимал: будет уж слишком отпрашиваться и завтра на проводы Хельды.
Полагал, что с отъездом Хельды роман и окончился. Но не тут-то было! Роман перешел в эпистолярную стадию. Вскоре принесли письмо, посланное отправительницей по методу Ваньки Жукова: на деревню - Леше. Хельда не знала ни номера воинской части, ни Лешиной фамилии, но письмо дошло, поскольку в деревне был только один Леша. Два дня он читал-перечитывал, кротко улыбаясь в усы. Садился писать, но что-то не получалось - комкал листы и в сердцах бросал в горящую плиту. На пятый день протянул Хельдино письмо и попросил:
- Пачытай, камандыр...
- Гоцицидзе, чужие письма читать неприлично, стыдно.
- Камандыр, пачытай... - взмолился Леша. - Ы напышы Хэльда, пысат па-русскы нэ умэю. Напы-ы-шы, камандыр...
Уговорил. По Хельдиному посланию было видно, что она за птица. Под руку попалась «Песнь песней Соломона», только что прочитанная из библиотеки белогвардейца, не мудрствуя лукаво, ради хохмы передирал целые абзацы, что-то модернизируя на современный лад, добавляя конкретики еще более выразительных фриволок, чем у мудрого Соломона. Накатал пять страниц от Лешиного имени. Леше так понравилось, что неделю ходил, причмокивая языком и приговаривая: «А камандыр, а галава!..»
Ответное Хельдино послание отличалось от «Лешиного», как Соломонова «Песнь песней» от самой что ни есть тривиальной порнухи, где все называется своими именами. Читать невозможно - душил смех. Леша слушал, краснел как маков цвет, ерзал на табуретке, взял дочитанное послание, разорвал на клочья, бросил в огонь:
- Нэ харошый дэвачка!
- А четыре раза без устали дэвачке, по-твоему, хорошо!? - спросил строго, еле сдерживая хохот.
Леша посмотрел вопросительно, смущенный и вопросом, и тоном, каким он был задан, подумал и, поскольку знал, что нельзя возражать Аллаху, отцу, аксакалу и ему, командиру, согласился:
- Нэ харашо чатыра раза дэвачка, камандыр...
Хохотал до коликов в животе, а Леша недоуменно моргал чистыми, наивными глазами, не мог уразуметь, что тут смешного.
Вскоре Соболев принес новое послание Леше. Писала Хельда, не дождавшись ответа. Вновь подробно рассказывала, как соскучилась по его ..., как места себе не находит, не способна ни о чем больше думать. И самое главное: собралась сорваться на пару дней с работы, чтобы насладиться вволю и всласть, просила срочно сообщить, когда и на какое время он может взять отгул на службе.
В тот же день написал от имени Леши: срочно уезжаю в командировку на Дальний Восток, возвращусь лишь к зиме.
Хельда, видимо, все поняла или нашла нового, не хуже Леши, джигита в своей интернациональной Нарве, о которой тогда трубили как о прообразе будущей Эстонии...
***
Улыбнулся, вспомнив ту давнюю смешную историю. Всего было - и веселого, и серьезного, такого серьезного, что сегодня кажется смешным, такого смешного, что на сегодняшний ум плакать хочется.
Интересно, каков сегодня седовласый аксакал Сулико Гоцицидзе? Такой же наивный чудак или солидный, степенный, уважаемый всеми мудрый аксакал? Солидным, степенным трудно его представить, хотя, скорее всего, такой он и есть. Чудаком можно казаться в чужой среде, а в своей - все по-иному. Может, большими делами заворачивает Сулико Гоцицидзе. И не таким наивным чудаком, видимо, был он и тогда. Не афишировал, но и не скрывал, что до армии ездил на личном огромном черном лимузине - самом престижном модном в те времена. Это сегодня на лимузинах разъезжают жук и жаба - лишь бы деньги. Тогда мало было иметь деньги, ловкость и умение нужны были, чтобы заполучить даже обычный серийный «Москвич». На роскошный лимузин, какой не всякий министр себе мог позволить, нужны были сверхумение, сверхсвязи. Леша сокрушался, что не удалось отвертеться от армии, как двум старшим братьям: прислали нового военкома, несговорчивого, вредного. Правда, вскоре прогнали, но для Леши было уже поздно...
Служил Леша на прожекторе добросовестно, честно и сам признавался, что служба здесь ему в радость. Ефрейторская лычка, доставшаяся ему после Шпаковского, была вершиной счастья, и это его счастье нельзя было воспринимать без юмора.