Вскоре из баньки выскочил напуганный, красный, как варенный рак, Бедрис и, не взглянув в его сторону, стремглав помчал на вышку. Через некоторое время вышла возбужденная... Лейда!!! Зыркнула волчицей:
- Тебе что, жалко?!
Затащи Бедрис в баньку кого угодно - конечно, возмутился бы. Но то, что затащил старше себя лет на восемь скандальную бабу, антисоветчицу, не находилось подходящих слов, кроме: докатился!.. Резко повернулся и пошел прочь: противно, мерзко было не то, что отвечать, а даже видеть ее. Как и Бедриса. С Бедрисом все ясно - завтра же загудит на заставу.
- Командир, можно тебя на минутку, - почти умоляюще позвала Лейда, что страшно удивило: привык видеть и слышать ее агрессивной, напористой. Остановился, преодолевая брезгливость, спросил раздраженно:
- Ну, что тебе?!Она приблизилась, спокойно посмотрела в глаза, и это обескуражило, вместе с тем еще больше возмутило: да надо у собаки глаза одолжить, чтобы смотреть так бесстыже!
- Пойми, Михаил, будь человеком...
- А что тут понимать? - прервал ее. - Кому надо быть человеком: мне или тебе?
Лейда пропустила его издевку, спокойно, рассудительно, с надеждой на понимание продолжала:
- Не твоя и не моя вина, что наши мужики оказались по ту сторону моря, наша жизнь сошла с привычного извечного круга. Думаешь, для своего удовольствия пошла с вашим Ёзасом? Нет, Миша, не для удовольствия. И все наши девки ложатся под вас, знай, не ради своего удовольствия. Разве что которой повезет... Детей нам надо нарожать, Миша. Чтобы не опустела, не обезлюдела наша земля, чтобы не заселили ее всю, как Нарву. Нас, эстонцев, и так мало... А для меня лично так и вовсе беда - под тридцать, а никого... Был когда-то один, но ребенка так и не заделал, семя, видимо, хреновое. Что мне делать, скажи? Яловицей подыхать? Или запузатеть от Петера и пустить на свет такого же ненормального? Да и у Петера не стоит и, говорят, никогда не стоял - природа. видимо, позаботилась...
Шокировала, коробила ее бесстыдная откровенность, неприличная даже для его мужского уха. Стыда не чувствует, видимо, потому что говорит все это, как и матерится, по-русски. По-эстонски у нее даже язык не повернулся бы, сгорела бы от срама. Он ведь тоже на своем эстонском позволяет себе перед девчатами такое, за что, наверное, в их глазах предстает как бесстыжий хам и циник.
- Мы все рады, что ты искоренил пьянство, воровство. - продолжала Лейда. - Но зачем монастырь устраивать?
- А ты хотела, чтобы - бордель? Прямо здесь, в баньке? - заметил язвительно.
- Думаешь, мне очень приятно в этой вашей грязной баньке? - не приняла его язвительности Лейда. - И мне хотелось бы по-людски, в чистой постельке, как и всем... Но ни с кого ни на минутку глаз не спускаешь. Скажи, зачем? Что тебе, жалко? Мы же ни к кому никаких претензий, замуж не набиваемся, начальству вашему не жалуемся, помалкиваем, от кого. Если вы сами держите языки за зубами, а не так, как Васька, который отслужил той осенью. Бросился уговаривать Элли ехать с ним. А на кой хрен собачий он ей нужен? Сделал - и катись к своим...
Это была правда, но не настолько, чтобы принять ее - голую, бесстыдную, физиологическую, скотскую. Сказал грубо, зло:
- Что, за быков-производителей нас принимаете?
- Зачем ты так, Миша? - смутилась Лейла. - Вам, мужикам, ведь это тоже надо, каждый получает утеху, ни один не отказывается. Если может... - И вдруг вновь взяла свой обычный агрессивный тон. - А не может - что с него возьмешь! Может, и ты, Миша, не можешь? - посмотрела с издевкой. - Как там у вас, импотент? Как евнух в гареме?
- Это мое дело! - ответил, обескураженный.
- Почему твое? - издевалась Лейда. - Не только твое. Покажи, докажи, если можешь, если не импотент...
- Не с тобой же!
- Не со мной, то разве мал выбор? - Она вновь резко изменила агрессивный тон на спокойный, рассудительный, даже доброжелательный: - Не устережешь свой гарем, Миша, как бы ни стерег. Вот Ёзас в бане, ваш черненький - за сараями, Сашка - в камнях на берегу... Не убережешь, не устережешь, как бы ни хотело твое начальство, как бы ни хотел сам... Вы забрали у нас и море, и землю, - и наших мужиков. Все забрали, кроме души. Душу забрать не сможете. А не забрав душу, поздно или рано возвратите и море, и землю... Сами того не желая, оставляете нам будущее. Посмотри, сколько ребятишек в деревне! Подрастут, станут на ноги новые эстонцы - и уже не вы, пришельцы, а они будут хозяевами на этой земле, на этом море, не вы, а они станут вершить свою судьбу, никому не удастся превратить Эстонию в сплошную Нарву. Запомни это, Миша, и попомнишь мое слово... - Она повернулась и, слегка сутулясь, умеренным шагом пошла к деревне...