***
В ознаменование сороковой годовщины Великого Октября партия и правительство объявили всеобщую амнистию. На свободу выпустили всех, кто находился под следствием, независимо от того, кто что натворил. Командование приняло соломоново решение: дабы зараза не расползалась по заставам, криминальный элемент сконцентрировать в одном месте. Разжаловали по максимуму, собрали из двух округов и направили дослуживать на специально созданную заставу на берегу Финского залива - напротив всесоюзного авиаполигона, километрах в пяти от берега на островке Ремисари. Обслуживающий персонал полигона имел собственную систему охраны, контроля, службу наблюдения на берегу, и пограничники здесь были нужны как прошлогодний снег. Но криминальный элемент надо было чем-то занять, да так, чтоб служба медом не казалась...
Начальником заставы назначили разжалованного из майоров в младшие лейтенанты Мазурина, замполитом - недавнего выпускника-краснодипломника военного училища старшего лейтенанта, в задачу которого входило поставить на должный уровень политико-воспитательную работу на спецзаставе, проявить себя для дальнейшего продвижения по служебной лестнице. Поговаривали, что у него в Москве есть очень «волосатая рука» - не каждому дано в виде исключения получить внеочередную звездочку на погоны в первых месяцах службы. В качестве здорового ядра на заставу из «учебки» направили семь лучших из лучших отличников боевой и политической подготовки, в том числе имеющихся в наличии двух кандидатов партии - для создания партийной организации. Все семеро салаг должны были ходить старшими нарядов, личным примером формировать на заставе здоровую морально-психологическую атмосферу. Прибыли, когда там были только Мазурин, замполит с молоденькой женой и маленьким ребенком да сонный краснощекий старшина из сверхсрочников. Вскоре по три-четыре человека начал прибывать рядовой и сержантский состав - публика чрезвычайно разношерстная: одним грозил трибунал за неподчинение командирам, другим - за воровство и мародерство, третьим - за дезертирство, пьянство, четвертым - за нанесение телесных повреждений товарищам по службе, пятым - за изнасилование, были садисты, убийцы. Для каждого из них всеобщая амнистия явилась действительно большим подарком к великому революционному празднику. В том числе и самому Мазурину - плюгавенькому человечку с маленькой плоской головкой и визгливым голосом. Какие грехи были у него за душой, никто толком не знал. Одни утверждали, что съело начальство, другие - будто проломил череп жене, застав ее с хахалем.
До прибытия основного контингента молодому, здоровому ядру заставы Мазурин нашел занятие - строительство оригинального туалета на пять очков. Оригинального тем, что замыслил Мазурин соорудить его на мостике, перекинутом над быстрым полноводным ручьем, песчано-каменистое дно которого кишело торпедообразными, с золотистыми плавниками рыбами. Ручей у заставы резко поворачивал влево, будто опомнился, не желая прекращать свое существование, еще километра три бежал параллельно берегу, пока путь не преградил глубоко впадавший в сушу заливчик. Первым опробовал возведенное сооружение сам Мазурин. Вышел довольный, заходясь хохотком, изрек: «Нету лучше красоты, чем пописать с высоты», тут же приказал разобрать и засыпать стоявшую в кустах старую «скворечню». С прибытием основного контингента и, естественно, увеличением количества едоков, дерьмо цеплялось за прибрежные кусты, камни, а когда ударили крепкие морозы - болталось в промоинах, выбивалось на лед до самого устья. Мазурин имел привычку за минуту до подъема затаиться где-нибудь невдалеке, высматривать: кто не добежит до мостика? Нарушители санитарного режима отлавливались, их ждали лом, лопата, снятие двадцатисантиметрового слоя на месте «нетерпежа» и выброска вынутого фунта в ручей.
Но самым любимым занятием Мазурина были похороны окурков. Найдет на территории заставы кем-то брошенный «бычок», запомнит место и посреди ночи - «Застава, в ружье!» Стоит с секундомером в руке и определяет, кто как укладывается в норматив. Кто уложился - налево, остальным - «отбой», чтобы через пару минут вновь поднять: «В ружье!» Когда с пятого-десятого захода все покажут надлежащую проворность, коптерщик выдает лом, две лопаты, носилки, и строем направляются на «кладбище». Подсвечивая фонариком, Мазурин определяет параметры «могилы», вызывает из строя двух первых «гробокопателей», через пятнадцать минут их сменяют следующие, пока очередь не доходит до последних. Если «могила» чем-то не устраивает Мазурина - очередь идет по второму кругу. Командами «левое, правое плечо вперед» «микромайор» выводит колонну на «покойника». Окурок укладывают на носилки, и процессия движется обратно. У «могилы» Мазурин назначает оратора для произнесения прощальной речи примерно такого содержания: «Прощай, наш дорогой окурок, память о тебе надолго останется в нас». Двое опускаются в подсвечиваемую фонариком яму, укладывают окурок на дно, помогая друг другу, выбираются наверх, все по очереди бросают по горстке земли, затем засыпают яму лопатами, утрамбовывают ногами, дают прощальный салют холостыми, чтобы, возвратясь в казарму, тщательно выдраить оружие, после чего разрешалось продолжать отдых.