- Согревай руки над огнем и двигайся, двигайся! - приказал Харламов, выползая из палатки набить снегом чайник. - Подзаправимся и будем дрыхнуть. Сэкономили на дороге...
Вскоре он вернулся, плотно заделал вход, сбросил с треноги нагретые жестянки, поставил чайник, зажег еще одну крупную - в четверть ладони - таблетку. В палатке посветлело и, похоже, потеплело. Надо было связаться с заставой, доложить о прибытии, но решил сделать это попозже, когда поужинают, а то чего доброго прикажут: раньше пришли, раньше и снимайтесь.
Сухой паек следовало поделить пополам: на сегодня и оставить на утро для «подзаправки» в обратный путь. Полбанки теплой каши не насытило, а только разожгло аппетит, возбудило дикий голод. Чтобы спалось спокойно, решили съесть всё, а завтра обойтись хлебом с чаем.
Проснулись от завывания ветра и жесткого снежного шороха по брезенту. Поняли: плохи дела. При таком ветре ледовый панцирь может давать подвижки, образуя трещины. Без разрешения выходить в темное время категорически запрещалось. «Сел» на эфир, но рация лишь шипела и потрескивала в полном безмолвии.
- Не умеешь, салага! - выхватил микрофон встревоженный Харламов, но и у него ничего не получалось. - Дрыхнут где-то, сволочи! Подождем...
Но и через полчаса, и через час «бандура» упорно безмолвствовала. Кричали в микрофон по очереди до хрипоты и все зря.
- Может, из-за снега не достает? Пойдем! По пути свяжемся, - решительно предложил Харламов. - Проскочим, ничего не случится...
- Подождем до утра...
- Была б жратва - можно и неделю ждать!..
- Может, сходить к морячкам, попробовать связаться через их аппаратуру? И накормят - свои же, военные...
- У этих пидеров зимою снега не выпросишь, - скептически махнул рукой Харламов. - Сунулся как-то - хрен показали да еще чуть не подстрелили...
Вскоре ветер вроде стал немного утихать. В самом деле, подумал, не надо терять время, черт знает, когда уляжется.
Начали путь легко, даже ветер дул от острова, в спину. Потом происходило обычное - закрутило со всех сторон, жесткий снег обжигал лицо, забивал глаза - трудно вешку усмотреть. А сбился с пути - пиши пропало: один из ста шансов добраться живыми.
Харламову показалось, что старший наряд ведет неправильно.
- Становись сзади! - распорядился раздраженно. - Доведешь, салага...
Став ведущим, Харламов начал забирать все левее. Вешка не появлялась и через десять, и через двадцать минут, и через полчаса. Становилось все очевиднее: идут не туда. Харламов остановился, осмотрелся, молвил почти растерянно:
- Хрен ее знает, куда запропастилась... - От бывшей самоуверенности у него ничего не осталось.
- Иди за мной! - решительно развернулся он, Бакульчик, и, подсвечивая фонариком, пошел назад по еще не заметенному следу.
- Ты что, салага? - слабо возмутился Харламов.
- Иди и не путай! - почти приказал. - Пока совсем не запутались...
Харламов промолчал. Вскоре уже еле заметный след вывел к елочке, от которой уклонились влево. Развернувшись, взяли правее и вскоре вздохнули с облегчением: фонарик выхватил из тьмы заветную вешку. Харламову, чувствовалось, трудно было успокоиться, что опростоволосился, шел в трех шагах сзади и срывал свою досаду матом и на погоде, и на пришибленном Мазурине, и на полковниках, генералах, выдумавших этот дурацкий наряд, морящих людей голодом. Ему, Бакульчику, тоже хотелось материться: какой идиот полезет сюда нарушать границу, каких шпионов, диверсантов можно поймать, если вся забота - не заблудиться! Но молчал, понимая: если и он начнет нервничать, суетиться, плохо кончится. Но вскоре начал терять уверенность: казалось, что взял то слишком влево, то слишком вправо, но когда выходил на долгожданную елочку, считал, что проста везет. Усталость валила с ног, болели глаза, иссеченное ледяной шрапнелью лицо казалось сплошной раной.
- Попробуй связаться... - устало бросил Харламов, стягивая с себя «бандуру».
Пока тот кричал в микрофон, матерился, кажется, успел вздремнуть: диво дивное, столько спал и не выспался! Связаться с заставой Харламову никак не удавалось.
- Видимо, испортилась. Пошли. Подай на плечи...
- Ладно, я сам возьму, - неожиданно заявил Харламов. - Ты уже едва ноги тянешь. И багор давай...