Одно было предельно ясно: его мать и мать Шарлотты потеряли терпение. Да и сама Шарлотта, несомненно, тоже. Надо просить ее руки или прекратить встречи. Одно из двух.
Никогда еще его мысли не были в таком беспорядке. Как быть? Возможно ли жениться на женщине, если ты ее не любишь? Ну а если пожить какое-то время вместе, появятся дети, может быть, постепенно придет и любовь? Кто может ручаться за это?
А Патрику так хотелось детей. И с каждым годом это желание все усиливалось. Стоило ему закрыть глаза, как он видел себя, объезжающего ранчо с сыном-подростком, который получит в наследство эту политую потом отца землю.
Шарлотта обладает массой бесспорных достоинств, и нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что в семье Деверю все женщины исправно рожали. У Шарлотты было пять старших братьев и сестер, все женаты и замужем, а племянников и племянниц было больше, чем она могла сосчитать на пальцах обеих рук.
Ее полные груди и округлые бедра обещали такое наслаждение, что любой мужчина подпрыгнул бы до потолка, получив шанс оказаться с ней в одной постели. Пульс Патрика тоже учащался, и не раз, в ее присутствии. Он тоже чувствовал брожение плоти. Но черт побери, ведь это только желание, не любовь. А может быть, не стоит и мечтать о том и другом вместе?
Когда фаэтон свернул на красную кирпичную дорожку поместья Виндмер, Патрик тяжело вздохнул. Примерно на расстоянии четверти мили виднелся призрачно белеющий в свете луны особняк с колоннами. В последний раз он был здесь перед отъездом на Мексиканскую войну. Патрик ожидал, что сейчас ему здесь все будет казаться меньше и проще, но поместье было величественным, как и прежде.
Особняк был построен на крутом отвесном склоне. Обращенный окнами к Миссисипи, он был окружен сотнями акров хлопковых полей. Где-то вдалеке находились жилища рабов.
Богатство Деверю было замешено на поте и крови рабов. Приезжая сюда, Патрик видел черных мужчин, женщин и даже детей, работающих под кнутом надсмотрщика.
Впрочем, тогда его это совсем не трогало. Теперь же он очень остро осознавал всю несправедливость того, что его приятели южане называли «спецификой Юга».
Во многом на такое его восприятие повлияла Эльке.
Патрик вспомнил последний вечер у нее в гостиной, когда он вдруг начал защищать право иметь рабов. Прожив четыре месяца в сердце рабовладельческого штата, слушая разговоры о ценах на этого самца или на эту самку – а иначе здесь о рабах и не говорили, – он понял, что рабство не имеет права на существование. Сейчас бы он ни за что не стал защищать рабовладельцев.
А как бы Эльке обрадовалась!
Эльке. Она никогда никуда от него уходила. Несмотря на все его усилия.
Если бы все было иначе, если бы Эльке была свободна, да разве бы он стал смотреть на кого-нибудь, хотя бы и на Шарлотту Деверю.
Но Эльке замужем и счастлива, напомнил он себе.
Экипаж остановился перед особняком Виндмер, и его безмолвный спор с самим собой завершился. Завершился ничем. Дверь открыл черный дворецкий и проводил его в просторную гостиную, где уже собрался весь клан Деверю.
Братьев и сестер Шарлотты Патрик, конечно, знал, но близко никогда не дружил. Они приветствовали его один за другим, а он чувствовал себя племенным жеребцом, которого привели на продажу.
Раньше чем подадут мятный напиток из виски с сахаром, Шарлотта не выйдет. Это уж точно.
Патрик стоял у камина и разговаривал с отцом Шарлотты, когда она появилась в дверях гостиной.
«Интересно, – подумал он, – сколько она репетировала? Прославленный актер Эвин Бут не смог бы сделать это лучше».
– Патрик, дорогой, как чудесно видеть вас наконец-то здесь, в Виндмере, – проворковала она, идя ему навстречу. Ее юбка с кринолином игриво покачивалась, то и дело открывая умопомрачительный вид.
Ножки, конечно, очень хороши, но и лицо тоже. А груди, которые аппетитно белели, выглядывая поверх изумрудного платья чуть ли не на две трети, сводили с ума.
– Сегодня вы красивы, как никогда, – сказал Патрик, когда Шарлотта приблизилась.
– А вы, сэр, бессовестный льстец.
– Да нет же, ты действительно выглядишь изумительно, – глухо пробубнил Бьюрегард Деверю, отец Шарлотты. – А если еще учесть, сколько стоит это платье…
– Как тебе не стыдно, папа. – Шарлотта надулась. – Зачем вспоминать об этом сейчас.
Обстановка за ужином была более приятная, чем предполагал Патрик. Было много шуток и смеха. Шарлотту здесь все просто обожали.
Сама же Шарлотта тем не менее держалась скованно. Улыбалась, конечно, но говорила мало.
Только раз она, наклонившись к Патрику, тихо проговорила:
– Я бы хотела после ужина немного прогуляться по саду.
После десерта Патрик спросил разрешения пригласить Шарлотту на прогулку.
– Ради Бога, идите гуляйте, – буркнул Бьюрегард.
Всех, разумеется, кроме Гортензии, это мгновенное согласие Бьюрегарда очень удивило. Согласно этикету, только помолвленные пары могли гулять по саду без сопровождения.
– Будь осторожна, дорогая, – крикнула вслед Гортензия Деверю, когда Патрик выводил Шарлотту из гостиной.
Сад семьи Деверю был знаменит по всему Югу. Патрик бывал здесь днем и, разумеется, восхищался его роскошной красотой. Сейчас же, вечером, контуры растений только угадывались. О них напоминал сладкий аромат.
– Вам не холодно? – спросил Патрик, когда она взяла его под руку.
– Какое там холодно, я вся горю, – ответила Шарлотта.
Эта непонятная фраза Патрика слегка покоробила, но сейчас он предпочел о ней не задумываться.
Спускаясь по ступеням веранды, она оступилась и слегка прижалась к нему. И он мгновенно ощутил сладостную округлость ее бедра.
Преодолев наконец лестницу, они обогнули фонтан и вышли на травянистую дорожку сада.
Ее губы сложились в капризную гримасу.
– Я вот все думаю, думаю…
– Вас что-то тревожит?
– Да, тревожит, – ответила Шарлотта.
Ответ этот был до странности лаконичен. Обычно там, где было достаточно одного слова, она произносила сорок или все пятьдесят.
– Это что-то такое, в чем я могу помочь?
– Да, – ответила она, и голос ее сорвался.
Они достигли места, где начинался знаменитый лабиринт Бьюрегарда. Когда Патрик был здесь в последний раз, эти вечнозеленые растения едва достигали его плеч. Теперь же они возвышались над головой.
– А вы не хотите сказать мне, что вас тревожит? – спросил он с искренним участием.
– О, Патрик, мне так трудно говорить об этом, – ответила Шарлотта, углубляясь в лабиринт.
Патрик мог отлично ориентироваться на местности, это блестяще подтвердилось во время Мексиканской войны, но здесь у него создалось впечатление, что они заблудились и отрезаны от мира.
– Я думал, мы друзья, – произнес он, – а друзья должны говорить друг другу все.
– Вы что, действительно настолько ослепли, что не видите, что со мной происходит? – произнося эти слова, Шарлотта прерывисто дышала, как будто перед этим ей пришлось долго бежать.
Они все дальше и дальше углублялись в лабиринт.
– Я, конечно, не слепой, но здесь так темно, – ответил Патрик, надеясь превратить все в шутку.
– Не беспокойтесь, дорогой, я знаю, куда мы идем. – Слово «дорогой» Шарлотта произнесла с такой неожиданной нежностью, что Патрик испугался. Но потом началось такое, что бояться уже не было смысла. – Вы спросили, что меня тревожит. Отвечу: меня тревожите вы. Я люблю вас так сильно, что схожу с ума.
Луна смутно высвечивала ее брови, нос, грудь. Она резко остановилась и прижалась к нему.
Шарлотта трепетала в его объятиях, а он гладил ее, как гладил бы норовистую лошадь.
– Вот вы сейчас сказали что-то, но сами не понимаете что.
– Как вы осмеливаетесь так говорить со мной, Патрик Прайд. Я взрослая женщина и прекрасно знаю, что говорю.
«Надолго меня не хватит», – подумал он, чувствуя ее тело от груди до бедер.