Мы шли по пустым коридорам к лестнице, спустились на несколько ступеней и завернули за угол. Комната директора была почти в центре здания. Дойдя до кабинета директора, провожатый открыл дверь и вежливо попросил меня войти.
Когда я вошел туда, то увидел, что австро-венгерский принц Генрих фон Альберт уже стоял перед директорским столом.
Святогор заметив меня тут же пригласил жестом руки подойти ближе.
— Вы подрались? — Спросил он нахмурив брови.
— Да, — ответил я спокойно.
— Он первым ударил меня! — Генрих с напряжённым и крайне несчастным лицом, сразу начал выгораживать себя и перекладывать всю вину на меня.
Складывалось такое впечатление, что он уже успел забыть, как я избивал его, беспомощного, в раздевалке.
Он чувствовал обиду из-за того, что я смог побить его, но, похоже, нашёл в этом происшествии прекрасную возможность выпнуть меня из академии. Он хотел, чтобы директор стал на его защиту.
— Это всё его вина…
— Молчать! — Святогор смерил Генриха ледяным взглядом, сразу заткнув его. — Вы слишком шумный ученик, господин Генрих фон Альберт.
— Аа… Эээ… Но он…
— Не открывайте свой рот, до тех пор, пока я не обращусь к вам. Вам ясно?
— Да… — Генрих, очень напуганный, ответил тихим, дрожащим голосом. Глаза Святогора казались настоящими монументальными глыбами, до такой степени, что аж становилось жутко, когда он смотрел прямо на нас.
Я знал, что он не плохой человек, но даже меня атмосфера повисшая в кабинете заставляла ощутимо нервничать. Хотя я, конечно, знал, что директор в курсе о моем реальном статусе наследника Российской империи. А вот Генрих об этом не знал, и считал меня провинциальным баронишкой, о чем он постонно упоминал.
— Так вот, господин Каракалов, — проговорил директор с холодком, будто ветер северный. Его взгляд пронзал, как два острых клинка. Под этим взглядом любая попытка уклониться таяла, как мороженое на солнце.
— Да, — ответил я, стараясь не дать директору увидеть мои эмоции. Но внутри кипело.
Он всегда предпочитал обращаться к ученикам по фамилиям, словно создавая непреодолимую дистанцию между нами.
— Вы ударили его? — продолжил он.
— Да, — сказал я, видя, как в его глазах мелькнуло разочарование.
— Почему? — Он показал явное любопытство на своем лице.
— Генрих подрывал авторитет «Аврории Бореалис».
— Что⁈ — Брови директора чуть ли не взмыли на Луну.
— Что ты несешь⁈ — возмутился Генрих, его лицо выражало не только удивление, но и некоторую тревогу.
Мое внезапное заявление поставило Генриха и даже Святогора в тупик. Их удивление было понятно, ведь мои слова звучали как какая-то абсурдная чушь. Святогор смотрел на меня с любопытством.
— Объясните, господин Каракалов, — директор приподнял бровь, выражая интерес.
— Да. Директор.
Теперь смотри, мелкий паршивец. Я умею не только кулаками махать, но и словами жонглировать, как адвокат дьявола.
— Генрих утром в грубой форме утверждал, что меня приняли в Императорский Класс только из-за склонностей, без таланта. — Мои слова вырывались с поддельной горечью разочарования. — Я решил, что этому надо положить конец.
Генрих стоял, как рыба на льду, молча открывая и закрывая рот. Ага, вот как я использую его собственные слова против него.
Святогор был удивлен не столько смыслом моих слов, сколько тем, как я их формулировал. Мои слова звучали серьезно и складно.
— В итоге я сказал Генриху, что ученикам не следует сомневаться в решениях приёмной комиссии академии. Возможно, я слишком резко спросил у Генриха, не является ли он начальником комиссии, на что он, естественно, ответил нет.
Думал, что этим дело закончится, но, видимо, Генрих почувствовал себя обиженным, что я проигнорировал его замечание. «Ты начальник комиссии, отвечай, придурок?» — примерно так я ему сказал.
Директор прямо так и раскрывает глаза от удивления, а я, несмотря на его удивление, продолжаю свою историю:
— Так вот, после того, как мы вылезли из учебки по физкультуре, этот парень подкатил ко мне в раздевалке и предложил попробовать настоящие «исконно скрепные люли». Я ему честно сказал, что нет, мне это не интересно.
Видимо, он планировал меня физически задавить в ответ. Несколько раз сильно толкнул меня, при этом спрашивая, как я мог посметь ему так говорить, ведь он, мол, важный петух из знатной семьи. Генрих, ты признаешь, что говорил такое?
На мой вопрос Генрих, с красным от ярости лицом, начал кричать:
— Ну, это не совсем так, я просто его чуть-чуть толкнул! А этот парень меня ударил!