додо был ошибочным и поспешным творением юной и неразумной среды обитания. Подобно Бюффону, Оуэн полагал, что Маврикий был слишком молодым геологически и слишком маленьким, чтобы породить менее причудливые и более интеллектуальные образцы животных. В глазах обоих мужей катастрофа под названием «додо» демонстрировала нелепость во всех отношениях, даже в брачных повадках. Согласно Оуэну, моногамное поведение додо лишило птицу «волнения, даже сезонных брачных турниров», позволив ему «продолжать питаться и размножаться в ленивой, глупой манере», тем самым блокируя «любой рост cerebrum пропорционально постепенно усиливающемуся приращению массы тела».25Намереваясь дискредитировать Дарвина, Оуэн написал длинную анонимную рецензию на «Происхождения видов…», которая была опубликована в 1860 г. в «The Edinburgh Review», и которая была, по словам Дарвина «чрезвычайно злостная, умная, и, боюсь, … весьма разрушительная. Он неверно цитирует некоторые фрагменты, изменяя слова внутри кавычек. Потребуется затратить много времени на её изучение, чтобы целиком оценить всю горечь множества замечаний, направленных против меня».26По мере того, как научное сообщество всё больше принимало теорию Дарвина, Оуэн несколько изменил свою позицию. Хотя он и отвергал доктрину Дарвина до самого конца, но признал точность её основ, заявляя, что он был первым, кто отметил справедливость принципа, на котором она основывалась. Само собой разумеется, эти два человека никогда больше не были близки.С другой стороны, Стрикланд изначально встал на сторону Дарвина, поддерживая мнение о том, что додо выглядит, словно утёнок, внезапно раздувшийся до огромных размеров; это он интерпретировал следующим образом: «додо представляет нам один из тех случаев, примеров которых много у нас в Зоологии, когда вид, или же часть органов вида постоянно остаётся в недоразвитом или инфантильном состоянии».27Чтобы подкрепить свою точку зрения, Стрикланд привёл другие примеры неотении, в том числе «вечного сосунка» гренландского кита и протея, микроорганизм*, которого Стрикланд назвал «вечным головастиком». Аналогичным образом додо был бы «вечный птенец ... покрытый пухом вместо
* Так в английском оригинале. Естественно, в данном случае протей – это представитель хвостатых земноводных, далеко не микроскопическое существо. Хотя есть и амёба протей, которая как раз является микроорганизмом. – прим. перев.
перьев, и с крыльями и хвостом, настолько короткими и слабыми, что они совершенно непригодны для полёта».28Но Оуэн в заключительной части «Биографии додо» обратился к тем, кто, подобно Стрикланду, упомянул недоразвившиеся органы, необходимые для эволюции, взяв на себя роль «очернителей Бюффона».29Оуэн высмеивал выкладки Стрикланда, процитированные выше, а затем спросил, что очернители Бюффона могут предложить вместо его теории по вопросу о происхождении додо. Отвечая на это, Стрикланд утверждал, что:
Может показаться, что на первый взгляд сложно объяснить присутствие органов, которые фактически бесполезны. Почему, спросите вы, у кита имеются зачатки зубов, которые никогда не используются для жевания? Почему у Proteus есть глаза, когда он специально сотворён, чтобы жить в темноте? И почему вообще у додо были крылья, когда эти крылья были бесполезными для передвижения? Эти явно аномальные факты в действительности представляют собой указания на те законы, которым волен был следовать Творец, создавая организованных существ; это надписи неизвестными иероглифами, которые, как мы уверены, означают нечто, но ради прочтения которых мы едва начали осваивать алфавит. Однако появились разумные основания для веры в то, что Творец назначил каждому классу животных определённый тип строения, от которого Он никогда не отходил, даже в самых нелепых и эксцентричных модификациях формы. Таким образом, если мы предполагаем, что абстрактная идея Млекопитающего подразумевала наличие зубов, идея Позвоночного – наличие глаз, а идея Птицы – наличие крыльев, то тогда мы можем постичь смысл того, почему у кита, протея и додо эти органы были лишь подавлены, но не полностью уничтожены.30
Оуэну это казалось смехотворным: «Это понятие типовых форм или центров, к сожалению, не имеет никакого отношения ни к абстрактным биологическим предположениям или теориям, ни к практическим вопросам, от которых жизненно зависит истинный прогресс Естествознания. Если такие типы существуют, то Национальный Музей, как они утверждают, мог бы выставить на обозрение исключительно их».31
Чтобы придать ещё больший вес своим аргументам против Дарвина, Оуэн процитировал собственное письмо в лондонской «Таймс», написанное в мае 1866 г.
Некоторые натуралисты поспешно утверждают, что необходимо всего лишь показать типовую форму каждого рода или семейства. Но они не говорят нам, что же представляет собой такая «типовая форма». Это метафизический термин, который подразумевает, что у Творческой Силы был руководящий образец для конструирования всех изменчивых или отклоняющихся форм внутри каждого рода или семейства. Идея лишена доказательства; и те, кто громче всех защищает сведение выставленных в музее экземпляров к «типам», менее всего способствовали облегчению трудностей, встающих перед практикующим куратором при подборе образцов ... .32
Додо иллюстрирует идею Бюффона о происхождении видов путём отклонения от более совершенного исходного типа путём дегенерации. В соответствии с идеей Ламарка известные последствия неупотребления одного органа движения и избыточного использования другого указывают на вторичные причины, которые, возможно, были задействованы при создании этой птицы. Молодняк у всех голубей выклёвывается из яиц с такими же маленькими крыльями, как у додо, но последний вид сохраняет незрелый облик. Главным условием, делающим возможным рождение и длительное существование такого вида на острове Маврикий, было отсутствие любых животных, которые могли убить крупную птицу, неспособную к полёту. Завоз такого рода хищников стал фатальным для вида, который потерял средства спасения. Маврикийские голуби, которые сохранили способность к полёту, продолжают там существовать.
Но взгляды Стрикланда не имели ничего общего с идеями, унаследованными от Бюффона, особенно с представлениями о том, что в процессе изменений могли быть задействованы несовершенство или дегенерация:
Каждое животное и растение получило свою специфическую организацию с определённой целью: не для того, чтобы вызывать восхищение у других существ, а для того, чтобы поддерживать своё собственное существование. Поэтому его совершенствование заключается не в количестве или повышении сложности его органов, а в адаптации целой структуры к внешним обстоятельствам, в которых ему предназначено жить. Поэтому каждый отдел органического существа в равной степени совершенен; невзрачнейший анималькулюс или простейшая нитчатка являются в равной степени организованными применительно к соответствующей им среде обитания и к предназначенным им функциям в сравнении с Человеком, который называет себя царём природы. Такой взгляд на творение, конечно же, более философский, чем грубые и профанские идеи, поддерживаемые Бюффоном и его учениками, один из которых назвал додо un oiseau bizarre, dont toutes les parties portaient le caractere d’une conception manquee [«причудливая птица, чьи части тела несут на себе признаки негодной концепции»]. Он вообразил, что это несовершенство было результатом юношеской нетерпеливости недавно образовавшихся вулканических островов, которые дали жизнь Додо, и имеет в виду, что устойчивый старый материк породил бы намного лучший вид.33
А вот заключительное возражение Оуэна: «Однако, следует сказать правду. Didus ineptus исчез из-за своей дегенерированной или несовершенной, хотя бы и приобретённой структуры».34 Иными словами, он не сумел приспособиться.
Хотя во время продолжительных дебатов об эволюции обе стороны согласились с тем, что такая вещь, как додо, действительно существовала, и что он вымер, ещё оставалась задача классификации птицы, разрешение абсурдной ситуации, порождённой таксономией восемнадцатого века. К середине 1800-х годов мнения по-прежнему резко разделялись – настолько же, насколько Ричард Оуэн отличался от своего любимого наставника Кювье. Они оставались добрыми друзьями до смерти Кювье через два года после поездки Оуэна в Париж. Однако Кювье упрямо придерживался идеи о том, что додо принадлежал к куриным птицам. Оуэн столь же яростно сражался за то, что додо был разновидностью стервятников. Сложность вопроса точной классификации додо иллюстрирована в статье Оуэна «Наблюдения относительно додо, Didus ineptus», впервые прочитанной перед публичным заседанием Британской ассоциации продвижения науки в июле 1846 года.35Новые отложения с костями предположительно вымершего «нового рода гигантских бескрылых птиц», включающие «пять видов; один потрясающей высоты в десять футов», были незадолго до этого раскопаны в Новой Зеландии, и на академическую сцену вышел киви Apteryx, а сам Оуэн выступал в роли ведущего эксперта по новым видам. Изучение гигантских птиц минувших времён было одним из главных увлечений Оуэна, отчасти вызванным открытием колоссального новозеландского моа, которого в 1843 году он назвал Dinornis. Это были первые известные ископаемые остатки птицы. Затем, в статье от 1863 г. Оуэн сообщил о необычной юрской ископаемой птице Archaeopteryx, которая была обнаружена в Германии. Обнаружение свидетельств в пользу того, что в состав фауны нашей планеты действительно входило несколько групп огромных нелетающих птиц, распространённых на различных широтах, придавало больше достоверности мысли о фактическом существовании большого и глупого додо.Довеском к волнению, которое вызвали Dinornis и Apteryx, было доказательство того факта, что ещё одна вымершая птица, что-то вроде колоссального страуса, бродила незадолго до настоящего времени по равнинам Мадагаскара. Это существо, классифицированное как Aepyornis maximus, достигало роста десяти футов в стоячем положении, весило полтонны и откладывало яйца объёмом в два галлона; оно вымерло, когда в шестнадцатом веке европейцы добрались до Мадагаскара и начали охотиться на него и собирать его яйца.Несложно представить себе, какой эффект оказала чудовищная тень существования и упадка Aepyornis, упавшая на орнитологию девятнадцатого века. Естественное и спровоцированное человеком вымирание колоссальных предшественников современных видов становилось всё более чётким и неопровержимым явлением. В докладе, впервые прочитанном на публичом заседании в 1848 г. и названном «О динорнисе», Оуэн упомянул всё множившиеся находки доисторических останков крупных животных в Азии, Европе и Южной Америке, а также в Австралии и в Новой Зеландии. Особенно замечательными и убедительными были неоднократные находки в речных отложениях Новой Зеландии останков от гигантских форм птицы, родственной тому маленькому виду, который всё ещё существует там, и только ему. Это соответствие географического местоположения вымерших гигантских и ныне живущих мелких птиц Новой Зеландии ещё более поразительно, если помнить о том, что они входили в число самых высоких представителей наземных теплокровных животных на острове, который до появления Человека, был лишён любых наземных млекопитающих, и нынешние представители класса сводятся там к «верной собаке», которая изначально сопровождала маори, и к сопровождающим людей стадам и вредителям семейства Murinae [мышам и крысам], которые были недавно завезены европейскими путешественниками и колонистами.36