Одаренный замер, глядя на воина. Две слезы скатились по его небритой щеке…
Корабль качнулся, и раздался скрип и треск сминаемого дерева. И крики. Одаренный очнулся. Кольцо дара монахов Никкасу проявилось в его ауре — уже не было нужды скрываться — эти люди сами подписали себе смертный приговор. Он пошел наверх, на палубу — там уже, похоже, разгорался бой.
… Капитан стоял на корме — там, где ему собственно и положено быть. Поэтому один из первых заметил, как корабль «смотрящих» развернулся, и очень быстро начал приближаться к ним. Тонторро почувствовал, как где‑то глубоко внутри него что‑то дернулось. «Не может быть…» — пронеслась в голове паническая мысль.
А тем временем корабль «смотрящих» разогнался уже так, что пенные буруны отходили с двух сторон киля. Мыслей о бегстве даже не возникало — это абсолютно бесполезно при таком превосходстве в скорости «смотрящих». Капитан заметил, что нос приближающегося корабля почему‑то блестит металлом. Опытный моряк сразу понял, что он видит — это был таран. Тонторро овладело чувство безысходности, обреченности. Он уже видел, что судно «смотрящих» не собирается тормозить — а это значит, что они атакуют. Команда из семи матросов, капитана, боцмана Канго и полного мага Жинора не могла в принципе ничего противопоставить боевой команде «смотрящих», бывшей даже навскидку больше раз в пять, и это не считая подавляющего превосходства в чародеях… Так что здесь оставалось только не сопротивляться, сложить оружие и надеяться, что их оставят в живых, и что это какая‑то чудовищная ошибка. Кстати, если бы это были пираты — то капитан бы уже кричал «Нападение!», и со своей командой готовился бы продать свои жизни подороже. Потому что участь выживших была незавидна — рабы. А тут робкая надежда все еще теплилась в душе капитана. Но свою Ласточку, похоже, Тонторро потеряет в любом случае.
А корабль «смотрящих» тем временем приблизился вплотную. Раздался треск и скрежет — это не сбавляющий скорости корабль ударил тараном шхуну. И застрял в ней. С палубы посыпались ловкие фигуры воинов.
— Не сопротивляться! Сложить оружие! — пришел в себя капитан.
— Сложить оружие! — продублировал его команду боцман.
Капитан с горечью увидел, что несколько матросов все‑таки зарубили нападавшие, но потом прекратили — ведь никто не сопротивлялся.
И в этот момент дверь из каюты пассажиров вылетела, как от взрыва, и снесла двоих из воинов «смотрящих». И оттуда выплеснулось какое‑то красноватое свечение.
— Вот с*ки! Я же говорил, не связываться с ними — громко выругался Канго.
Раздался свист, и воины «смотрящих» кинулись обратно, на свой корабль. С треском корабль подался назад, и точно так же продолжил двигаться, кормой вперед.
— С корабля! Прыгайте с корабля, идиоты! — раздался уже вопль Жиноры, и корабельный чародей первым сиганул за борт. За ним, с некоторым отставанием, последовали все остальные. А капитан, перед прыжком с кормы, успел заметить, что красноватое свечение догнало двоих матросов. И в этом месте стало гораздо ярче. А моряки рухнули как подкошенные. А дальше был оглушающий удар о воду… Кое‑как отплевавшись от соленой воды, капитан что есть мочи поплыл от корабля.
«Прощай, моя Ласточка. Извини за все» — мысленно попрощался с кораблем Тонторро.
А свечение на корабле достигло своего апогея — теперь это был уже насыщенный, кроваво — красный цвет. И он начал отделятся от корабля, вытягиваясь в сторону ушедшего судна «смотрящих». В это же время от ушедшего корабля отделился пылающий огненный шар диаметром несколько метров. И полетел в Ласточку. Эдакое карающее солнце. Туманная полоса свечения дернулась, становясь на пути шара, но задержать не смогла — все‑таки она была предназначена для атаки, а не для защиты. Огненный посланец достиг Ласточки. И грянул взрыв…
Вик:
Я продолжал работать с «проклятием». Благодаря эльфийскому преобразованию я не нуждался в еде, и спал всего по четыре часа в сутки. А все остальное время я работал над собой. Голова теперь у меня болела непрерывно от перенапряжения. Бывало, я даже терял сознание. Часто снова наваливалась апатия. В паре с дикой головной болью они действовали, конечно, очень подавляюще. Желание бросить, и сдаться у меня не просто появлялось — оно во мне поселилось на постоянное место жительство. Но максимум, что я себе позволял — это кратковременные перерывы на несколько минут, для расслабления. Единственное, что меня поддерживало — это разговоры, точнее, уговоры самого себя.
«Ну, ты же понимаешь, что нужно. Нужно, иначе ты сдохнешь. Надо. НАДО!.. Ты же обещал — помнишь, ты клялся самому себе? Я, Виктор, клянусь сделать все, чтобы побороть «проклятие Жизни». И что? Кто ты будешь, если не сдержишь слова? Червяк, слизняк. У тебя даже не останется имени — ведь если ты сдашься — значит, ты не Виктор, ты кто‑то другой, тварь какая‑то без имени…» — вот, подобными рассуждениями я отвлекал себя, впечатывая в свое собственное сознание невозможность отступить, прекратить.
Через некоторое время я почувствовал, что еще немного — и я сорвусь, что я просто сойду с ума. В условиях непрекращающейся нагрузки этот метод уже не срабатывал. Тогда я изобрел новый — в кратких перерывах я уже не уговаривал себя, я пытался расслабить свое сознание. Я перепробовал множество вариантов, пока не остановился на образе пруда. Этот пруд я хорошо помнил — ведь я сам его сделал в предгорьях Гномьих гор.
Крохотный, немного неправильной формы — один из его берегов обвалился. В длину он был около трех метров, а в ширину — немногим более полутора метров. Через пол года, как я там поселился, один из его берегов оброс непонятно откуда взявшейся осокой. Вода обычно в нем была неподвижна — и лишь в двух местах она текла — с одной стороны, откуда в него впадал крохотный ручеек, и с противоположной — откуда вытекал такой же. Дно у него было каменистое, и быстро промылось, обнажив черные камни, так что он казался черного цвета. И я представлял, чувствовал себя этим прудом. Вот в меня — пруд течет вода (я отождествляю ее с эмоциями, чувствами, переживаниями). В том месте, где они соприкасаются со мной, моя поверхность неспокойна — она бурлит. Но чуть — чуть дальше я спокоен, я даже ощущаю стабильность меня — воды. Моя поверхность отражает все вокруг, но она неподвижна. В другом месте из меня — пруда вытекает вода. Там она бурлит, пробираясь дальше по извилистому каменистому руслу, но я — пруд спокоен. Там, далеко, это уже не моя вода — это уже не я.
И вот такое состояние мне помогало расслабить сознание гораздо лучше. Зыбкая граница безумия отодвинулась от меня — и я это ощущал почти физически.
А через какое‑то время я обнаружил, что скорость моей работы с аурой возросла настолько, что я не только успевал компенсировать все изменения в своей ауре, которые приносило мне «проклятие», но даже начал потихоньку отвоевывать сданные ранее позиции.
Через месяц, северо — западная часть империи Нарт:
Отряд из двух десятков всадников покинул крепость Тахал, и направился в степь. И возглавлял этот отряд чародей Сорос. Причем, что удивительно для ордена Белой звезды, он не был адептом Крови. Он был универсалом и Темной магии и Огня. И при этом занимал немалую должность в ордене — Познающего четвертого круга. Вообще, управленцы такого уровня не занимались уже подобными работами. Но гибель предыдущих трех отрядов, посланных разными путями за уникальным пленным чародеем, заставила руководство ордена попросить действительно сильного одаренного возглавить этот отряд. А адепт Огня и Темной магии не будет вызывать никакого подозрения, в отличие от чародеев Крови, всегда скрывающихся под маскирующими щитами. Да и опыта у него было более чем достаточно…