Как и любое счастье, вольготная жизнь Нильского закончилась так же неожиданно и обидно, как заканчивается добротный эротический сон. Однажды утром первый из кредиторов робко постучал и дверь квартиры Нильского и осмелился справиться насчет просроченных процентов. Получив отрицательный ответ, знакомый тихо ушел. К тому времени беличьеобразного начальника уже неделю не было на работе. На следующий день, как по голубиной почте, эта весть разнеслась намного шире. Уже несколько приятелей, родственников и знакомых Нильского выслушивали его сбивчивые объяснения. Ушли они на этот раз громко, обещая завтра снова прийти за своими деньгами. Еще через день ни в чем не повинный Нильский переехал жить к маме — оставаться на своей квартире становилось уже опасно. Тогда он понял, что лучший друг человека — не собака, а козел отпущения.
Те немногие знакомые Сан Саныча, кто еще не свалил за бугор и кто совсем недавно любил, уважал и дружил с Нильским, теперь искали его с единственной целью — набить морду и отобрать то, что еще можно было отобрать. Все кредиторы, будучи друг другу явными конкурентами, всячески хотели показать своим коллегам по несчастью, что они уже смирились с фиаско. Но каждый из них персонально хотел первым добраться своими руками до горла Нильского и трясти его так долго, пока что-нибудь не выпадет. Некоторым это удалось. Вскоре у Нильского нечего было забирать, но и оставшаяся перспектива — быть всего лишь побитым и искусанным — не очень прельщала его. За несколько месяцев Нильский набрался бесценного опыта конспирации, уходя от погонь, уворачиваясь от самых неожиданных и коварных ударов, обходя заставы и заслоны. В прошлом сеть знакомых Нильского покрывала, как плотная паутина, весь город, и в результате вынужденной конспирации вокзал стал самым безопасным местом, где были и ночлег, и случайный заработок, и случайная любовь. Изредка, маскируясь под придурка, Нильский совершал дерзкие вылазки в город, в основном на книжную балку. Но в последнее время засады возле книжных лотков стали настолько очевидны, что хитрый Нильский решил больше не искушать судьбу. Отрезанный от живительных источников культуры, Сан Саныч стал грустить и подумывать о переезде. Но для этого нужна была определенная сумма, а ее не было не только в наличии, но и в теории. Таким вот образом Нильский дожил до сорока пяти лет, сыграв в своей жизни всего несколько эпизодических ролей.
Выслушав печальную историю своего нового знакомого, Остап сочувственно посмотрел на младшего научного сотрудника.
Сан Саныч, справедливости всегда ищут там, где ее нет. Разве вы этого еще не усвоили? Я вижу, в вашей жизни, как у маляра, слишком большие пробелы. Вы чрезмерно закомплексованы, учитесь перестраиваться вместе со временем. Кстати, образование у вас высшее?
Нильский грустно улыбнулся.
Незаконное высшее.
На данный момент вы женаты? — уточнил Крымов.
Да нет, это я просто так выгляжу, — уныло пошутил Нильский.
Жаль, я больше люблю женатых сотрудников. Они дольше задерживаются на работе. А вы, я вижу, живете замкнуто, как устрица.
Остап окинул Нильского печальным взглядом.
Я уже заметил, что вы выглядите таким поношенным не потому, что вас часто носили на руках. Послушайте меня, если ваш жребий жалок, наплюйте на него и выберите другой. И самые дорогие цветы мгновенно вянут, если их ни во что не ставят. У меня, вероятно, найдется для вас работа.
Не стоит, — со знанием дела сказал Нильский. — После того, что мне пришлось пережить, боюсь, я разочарую вас. Я — моральный импотент.
Не преувеличивайте, Сан Саныч. Помните, у Чехова: если в первом акте висит, то в последнем обязательно выстрелит.
Нильский недоверчиво посмотрел па Крымова.
Боюсь, у меня уже не тот запал. Возраст. Остап бодро оглядел Нильского.
Истинная молодость отличается от просто молодости тем, что приходит с возрастом. Я понимаю, что жизнь перегнала вас. Но в вас же сидят образование, знания и культура. Вы что, ничего не можете придумать лучшего, как вывезти все это за границу? Ведь это же контрабанда нашего национального наследия. Вы хотите, чтобы вас арестовали?
Нильский молчал и ежился под искрящимся взглядом Остапа.
Хватит бороться с темнотой методом светлячка, — продолжал напирать Крымов. — Вы думаете, что вам удалось спрятаться ото всех в этом зале ожидания жизни? Знайте, что легче всего отыскать человека, когда он уходит в себя. Ладно, беру вас в свою команду.
Зачем я вам нужен? — спросил Сан Саныч, искренне полагая, что своей персоной он мог бы заинтересовать только студентов мединститута, пожелающих покопаться в его внутренностях.
Дело в том, что я собираюсь в ближайшее время неприлично разбогатеть, — задумчиво сказал Крымов. — Но один в отечественном поле бизнеса — не воин. Мне нужны единомышленники, а с вами, я вижу, у нас получится неплохая команда.
Опять афера? — прервал Сан Саныч песенное настроение Крымова.
А какой бизнес сейчас не афера? — саркастически осведомился Остап. — Во всяком случае, я гарантирую вам три момента: безопасность, харчевые и исполнение вашей мечты.
Откуда вы можете знать мою мечту? — грустно спросил Нильский.
Уже знаю. Вы просто обязаны помочь мне осуществить ее. Паспорт у вас есть?
Ну, это последнее, что у меня не смогли отобрать, — с гордостью сказал Нильский, похлопав себя в области паха, где он, видимо, прятал паспорт.
Отлично, президент!
Почему президент?
Теперь так будет называться ваша должность! — провозгласил Остап. — Ждите меня здесь.
За год и три месяца до этого…
Свет опять отключили. На улице была кромешная тьма. Конечно, с температурным знаком минус. Лифт, естественно, не работал. Потыкав пальцем вмертвую кнопку, Сан Саныч, скорее повинуясь привычке, чем надежде, зажег спичку. Написанное от руки объявление гласило: «Лифт не работает. Ближайший лифт находится в соседнем подъезде». Эта бумажка документально подтверждала, что идет 1997 год, то есть: веерное отключение света; тепло в половину мощности; горячая вода по графику; о лифте, как о подакцизной роскоши, надо было забыть навсегда.
Боже мой, опять переться на двенадцатый этаж! За что мне такие муки! — Голос жены шрапнелью ударил в спину.
Пошли.
Первый этаж.
Ты помнишь, что у мамы завтра день рождения?
Сейчас вспомнил. Ума не приложу, что ей подарить.
Давай я спрошу у нее.
Не надо. У меня нет таких денег.
Второй этаж.
А они у тебя когда-нибудь были? А они у тебя когда-нибудь будут?
Сумки с картошкой и крупой больно резали руки. Жена тащила авоськи с маминой консервацией, но ему было жалко только себя. «Жена — как дурная привычка: легко приобрести и трудно избавиться», — подумал он.
На площадке нехорошо запахло. Сам Саныч старался ступать в кромешной темноте осторожно, но если пошел непрун, то это, казалось, навсегда. Он поскользнулся и, широко расставив руки, ударил жену сумкой. Преодолевая следующий лестничный пролет, Нильский услышал о себе пару новых определений.
«Если хочешь узнать, что на самом деле о тебе думает женщина, женись на ней, и очень скоро ты все узнаешь», — подумал он.
Мне нужно пальто на зиму.
Давай подождем до марта. Они должны дать скидку на сорок процентов. Все-таки экономия.
Я знаю. Потом ты найдешь способ сэкономить все сто процентов. Ты предложишь подождать доследующей зимы.
Третий этаж
А помнишь, как мы с тобой целовались? — спросил он, уходя от темы пальто.
Это было давно, и я тогда была замужем за Файбусовичем. Ты можешь представить, где бы я сейчас жила? Какая роковая ошибка!
«Жена-еврейка — это самый короткий путь в антисемиты, — подумал он, но затем передумал. — Впрочем, причем здесь еврейство? Если бы моя жена была русской, я бы страдал русофобией».
Четвертый этаж.
Ты помнишь, что у нас нет ничего мясного. Мне придется потушить твоего Фейхтвангера и двухтомник Бабеля.