Я поморщилась. Картина всех произошедших в моей жизни трагедий, стала такой ясной, будто бы я сейчас стояла прямо перед ней, разглядывая её каждую деталь.
Антон… Антон был не просто моим другом, он был человеком, в которого я была влюблена. Тем самым человеком, который поддерживал меня после смерти отца, который всегда старался быть рядом со мной, помогать мне…Он был другом моих родителей…. И именно этот человек убил моих родителей. Он хладнокровно лишил меня моих самых родных, самых близких людей, моих дорогих мамы и папы. Этот человек оставил меня умирать здесь, загнивать в одиночестве, утопать в страшной, убийственно мрачной пустоте…. И единственной отдушиной в череде этого мучения стал опять же именно он… Ведь я была самозабвенно влюблена в него и… ведь эта влюбленность действительно давала мне силы. Но что же теперь?...
Я закрыла глаза.
- Антон, ты сломал мне жизнь…
Спольников усмехнулся.
- Я могу это легко исправить, Маша, - прошептал он, доставая пистолет.
Холодный пот гладкой капелькой скатился по моему виску. В голове пульсировало, грудь ломило. Есть ли у меня шанс? Смогу ли я выбраться? Тихий вздох не принес желанного облегчения, и понурая мысль всё усугубила: знать бы, что будет через час...
Меня вдруг обуял гнев, и он же дал мне возможность почувствовать в себе силы сопротивляться. Я хотела жить, как бы там ни было, хотела. И собиралась бороться до самого конца.
В одну секунду внутри меня словно бы взорвался фейерверк.
- Я просто так не сдамся, сволочь!
Я кинулась на Спольникова. Вскинула кулак, с силой ударив его в скулу. Он взвыл, выпуская пистолет из рук. Ударившись об пол, оружие отскочило к комоду. Я попыталась вскочить с пола, чтобы кинуться к двери. Не получилось. С рыком схватив меня за руку, Спольников попытался отбросить меня в сторону, затем, найдя силы, набросился на меня, громко ругаясь. Рёв, мат, крики – всё это какофонией звенело в стенах нашего с родителями дома.
Пытаясь справиться с натиском, пытающегося скрутить мои руки Спольникова, я всеми силами брыкалась. Один удар, второй. Антон ударил меня по лицу, заехал под челюсть. Привкус крови выбил меня из колеи. Борясь за жизнь из последних сил, я каким-то чудом выскользнула из хватки Спольникова и вцепилась ему в волосы.
Бешено вращая глазами и грязно ругаясь, Спольников завыл от боли. Он попытался оттолкнуть мои руки, но я была проворнее. Ударив Антона коленом в живот и на некоторое время обездвижив его этим, я попыталась вскочить на колени и дотянуться до пистолета, но Спольников меня опередил. Он ловко подхватил оружие, повернулся ко мне. Не собираясь давать ему возможности взять меня на мушку, я откатилась в сторону, но не успела ничего сделать.
Прогремел выстрел.
***
Он, этот выстрел, прогремел так громко, что даже сейчас, спустя десять минут после случившегося, у меня до сих пор звенело в ушах. Я украдкой посмотрела на суровое лицо Эдуарда Валентиновича. В этот пятничный вечер Рожков постарел чуть ли не на десять лет: ёжик его седых волос, кажется, стал совсем белоснежным, морщины на лице обострились, а обычно веселый и добрый взгляд теперь казался уж слишком усталым.
«Отнесла книжечки Спольникову, ничего не скажешь», - с досадой подумала я, отворачиваясь.
Скрипнул метал, вспыхнули искры. Мы с Эдуардом Валентиновичем спускались вниз в гремящем лифте – старом, поеденном ржавчиной, с облупленной неровными кусками краской. Сам лифт был открытым, только низкое ограждение из смятой в нескольких местах сетки огибало ребристую квадратную платформу. В лифтовой шахте было холодно, и чем ниже мы спускались, тем холоднее становилось.
Я склонила голову и зацепилась взглядом за пистолет, спрятанный в кобуру на поясе у Эдуарда Валентиновича. Именно этим пистолетом Рожков пригрозил Дэну Сухонину, спасая меня из потасовки на улице Адвеги, и именно таким пистолетом пятнадцать минут назад Рожков застрелил Спольникова.
Я закрыла глаза, делая глубокий вдох. Почему я почувствовала облегчение при мысли о том, что Антона больше нет?
«Потому что Спольников больше никому и никогда не причинит никакого вреда», - подумала я и вновь припомнила тот момент, когда Рожков выстрелил в Спольникова. Он попал ему в шею.
«Ненавижу тебя, Маша, - шептал Спольников, лёжа на полу моей комнаты, захлебываясь кровью и умирая. - Ненавижу тебя…»
С этими словами Антон и умер. Но теперь-то уже всё. Теперь я хочу быстрее убраться отсюда, из этого проклятого города, и поскорее всё забыть. Я снова подумала о том, что если бы Рожков так вовремя не появился возле порога моего дома, то моя трагичная смерть от рук Спольникова не заставила бы себя ждать.
Но всё, всё. Теперь я должна думать о том, что меня ждёт. А ждёт меня – ух, что. По мне снова поползла липкая нервозность: зацепила, оцарапала, судорогой прошлась по всему телу.
Я снова опустилась в омут мыслей, касающихся предстоящего путешествия до ближайшего населенного пункта, которое мне предстояло совершить в одиночку. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что могу оказаться убитой головорезом или, например, растерзанной мутантом в первые же полчаса после того, как выберусь за гермодвери Адвеги. Но куда тут без риска-то? Там, под небом, на мёртвых землях вся жизнь сплошной риск. Однако по мне уж лучше колючий риск, чем такая «добрая» безопасность, как здесь, в Адвеге.
Решила, что и раза не обернусь назад. Даже взвешивать всё не буду, насколько всё плохо и опасно и так далее: лучше буду рисковать своей жизнью, пытаясь добраться до ближайшего населенного пункта одной, нежели проведу здесь, в Адвеге, лишнюю минуту. К тому же, у меня и выбора нет.
Спустившись на лифтах вниз, на площадку с решетчатым полом, мы с Рожковым быстрым шагом направились вперёд. Я снова посмотрела на Эдуарда Валентиновича. Он нервничал, и я знала почему: за нами шла погоня. Убийство Спольникова не прошло бесследно. После того, как Рожков застрелил Антона, он только и успел поднять меня на ноги, схватить мой рюкзак и, крепко сжимая меня за руку, бегом увести за собой в сторону лифтов.
До этих самых пор никто ничего не знал о том, что Рожков помогает мне. Когда Эдуард Валентинович убил Спольникова, мы слишком быстро унесли ноги, прежде чем нас успели засечь. Надо сказать, теперь у жителей Адвеги будет куда больше поводов посудачить обо мне, особенно когда обнаружится, что я сбежала. Ведь убитого Антона нашли не где-то там, а у меня дома.
Про Рожкова же никто, к нашему с ним счастью, и слухом не слыхивал. И никто никак уж точно не узнает о том, что он имеет прямое отношение к этой страшной истории. Нет улик и нет свидетелей, так что дело с концом.
Мы подошли к железнодорожным путям. Эдуард Валентинович спустился по маленькой ржавой лесенке к рельсам, а затем подал мне руку. Оказавшись на путях, я огляделась в полутьме огромных, уходящих вдаль тоннелей. У стен и у перегородок пылились ветхие коробки, деревянные ящики, старое техническое оборудование глыбами нависало над неработающими терминалами. Где-то свистел затхлый ветер. Ух, и как же сыро здесь было…