В этих бараках, как Вебера уже успели просветить, содержались либо самые опасные рабы, которые были слишком опытными и изобретательными бойцами или авантюристами, способными сбежать, либо просто очень ценные рабы, на которых были заключены крупные сделки.
Вебер и Сенька относились и к первому, и ко второму пункту. В общем, двух зайцев одной пулей.
В закрытых бараках, куда их привели, было просто ужасно. Темные тряпки, куски прожженных простыней или неаккуратно скрепленная нитями плотная ткань закрывали клетки, делая их темными комнатами. Это было сделано для того, чтобы рабы не могли контактировать друг с другом и с охраной, мало ли что.
Их с Сенькой забросили в одну камеру. Свободных мест было не так много, а беды для работорговцев их тандем не предвещал. Впрочем, действительно не предвещал, потому что вещи у Вебера отобрали, а у Сеньки их и в помине не было. В общем, оба они остались ровным счётом ни с чем.
Вебер предположить не мог, как было в других камерах, но в их с Сенькой было просто ужасно – до отвращения грязно, душно, к тому же, тесно.
Помимо вони ощущался запах сигаретного дыма и чего-то хвойного.
Держась подальше от гнутых ведер в дальнем углу, Вебер подобрался поближе к единственному источнику света в камере – старому керосиновому фонарю, заляпанному, полуразбитому, но дающему хоть какой-то свет.
Через небольшие прорези в простыне в тоннеле почти ничего видно не было, лишь периодически мелькающие отблески кострового пламени, свет фонарика и рассеянный свет от луча ближайшего из прожекторов. Вокруг да около, между рабскими бараками и позади них прохаживались работорговцы, чаще, молчали, иногда обменивались шутками или занимались тупым бубнежом.
Рабы то выли, то пели, то рыдали в своих бараках. Их вопли приводили Сеньку в ужас, а Вебера вгоняли в тоску. Мальчишка, оказавшись в камере, сел напротив Саши и почти сразу сжался в комок. Вебер же уселся на старую, проеденную молью куртку, служащую подстилкой, и теперь смотрел на огонёк, прыгающий в фонаре.
Говорят, что иногда на душе у людей кошки скребут. У него на душе сейчас скребли не кошки, а кто-то на подобии ястровых. И сделать ничего не сделаешь.
Молча сидели минут пятнадцать. За эти пятнадцать минут Вебер хорошо уяснил только то, что легче ему от гнетущей атмосферы, царящей в их камере, лучше ему уж точно не становилось.
Сеньке, кажется, тоже.
- Эй, Конопатый, ты там живой, а?
Сенька поднял голову и прищурил глаза.
- А?... Да, - растерянно пробормотал он.
- Уже лучше.
Наёмник откинулся на решетку и с задумчивым видом вытянул из кармана пачку сигарет.
- Ого, - только и протянул Сеня.
- Да, курево разрешили оставить, не совсем ещё в извергов превратились, - объяснил Вебер. Следом за пачкой, он выудил из кармана коробок спичек. - Даже спички дали. Три.
- Расщедрились… - протянул мальчишка.
- Точно.
Вебер подкурил сигарету, и с удовольствием затянулся. Мрачно хмурясь, наёмник снова позволил себе подумать о Машке. Как она там?..
Послышались шаги, шёпоток, затем скрип двери. Вебер выпрямился и, чуть сощурив глаза, напряженно уставился в темноту. Сенька вскрикнул и съежился, будто бы его бить пришли.
Легкие шаги сопровождалось тяжелым дыханием. В темноте вдруг заблестели чьи-то глаза, а через секунду в свете фонаря показался мальчишка лет десяти-одиннадцати.
- Ванька! - удивленно выдохнул Вебер. - Ты что ли?
- Я, я, дядь Саш, - во всю ширь своего лица ухмыльнулся мальчишка. - Вот пришел тайком навестить вас. Вы только тут потише, а то меня отец прибьёт, если узнает, что я сюда пробрался…
- Ваня! Ваня! – протянув руки к мальчику, заныл Конопатый. – Не получилось у меня!
- Говорил тебе, дурачина, беги в лазейку! – грубо отозвался мальчик. Покачал головой, бормоча что-то. Но глядя на несчастного Сеньку, вдруг поник и отмахнулся. – Эх ты, Конопатый!...
Сенька уныло опустил голову, понуро примолк.
Вебер прищурился. Подрос-таки Ванька, хотя по-прежнему был невысоким и таким худеньким, что чуть ли не слёзы рвались на глаза. Будь у Вебера еда, всё бы отдал ему без остатка. Повыше, конечно, стал. Волосы сильно отросли, не стригут что ли совсем? Одет мальчишка был в мешковатую одежду довоенных лет, такую же выпачканную в грязи и пыли, как и его узкое личико, чем-то отдаленно напоминающее лицо Артёма Валерьевича.
- Ну, ты даёшь, - посмеялся Вебер, когда мальчишка вдруг подбежал к нему и крепко обнял, бросившись на шею. - Извини, Ванька, что в этот раз без подарков...
Ваня нахмурился, сморщил курносый нос и уселся прямо на землю возле фонаря.
- Эх, дядь Саш, - сказал мальчик. – Вот только сегодня думал, как всё плохо… А теперь ещё и ты в ошейнике.
Вебер помолчал, подумал немного и спросил:
- А что плохого-то у тебя?
Ванька нахмурился, сердито поджал губы.
- Дрянь жить так, дядь Саш. И каждый день одно и то же – крупа с песком на завтрак, обед и ужин. Хуже, что кто-то всё время болеет, умирает. Никакой тишины, то рабы стонут, то эти…ржут. Хорошо хоть, что с другом моим стали выбираться окрестности изучать…. Вот всё мечтаю, что сталкеры меня как-нибудь с собой наверх возьмут. - Ваня мечтательно улыбнулся, но почти сразу вновь поник. - А папа в конец озверел. Если б он сейчас знал, что я здесь, к вам бы меня отправил в бараки, под арест. Уверен, что если я теперь к тебе подойду, то ты меня убьёшь. Но я-то знаю, что ты не такой, как он.
Вебер понуро выдохнул, прикрыв глаза, устало потёр лоб.
- Ну, ты папку-то сильно не ругай. Он просто не разобрался, видно, что происходит. Настроение, может, у него плохое.
- Да, ладно Вам, дядь Саш, я уже не маленький, всё понимаю – у него только деньги в голове. – Ваня расстроенно отмахнулся. - Да ну… Не хочу об этом говорить.
Вебер посмотрел на мальчонку, не скрывая жгучего сочувствия. Ване было стыдно за отца, и наёмнику это хорошо было понятно.
- Ну и не будем об этом. Скажи-ка, лучше, что это за книжка у тебя?
Ваня опустил взгляд на самодельную шлейку, сделанную из цветных ремешков и висящую у него через плечо на ремне, словно сумка. В шлейке хранилась книга в цветной, некогда яркой обложке.
Глаза мальчишки загорелись, и он с энтузиазмом схватился за твёрдый переплёт, выуживая его из самодельной авоськи. Обложка была довольно чистая, а книга в весьма хорошем состоянии. Особенно по сравнению с деталями окружающей обстановки. Видно было, что мальчик изо всех сил старался поддерживать надлежащий вид своей книги.
- Это моя любимая! - ответил Ваня, наконец, полностью высвобождая её из ремней. - Сказки. Их там двенадцать. Я часто думаю о том, какая из них могла бы стать моей самой любимой, но выбрать никак не могу. Дело в том… - Мальчик замешкался, нашёл где-то под носком своего ботинка кривой камушек и теперь начал ковырять его пальцем. Ребенок явно чего-то стеснялся. - Короче, я только два дня назад начал учиться читать. Меня Погон учит. - Ваня многозначительно посмотрел на Вебера. Тот кивнул. Погон он и в Африке Погон.- Только времени у него всегда мало очень, поэтому всё это затянется… А я вот уже давно таскаю с собой книжку. Во-первых, чтобы никто её у меня не украл и не испортил. Во-вторых, если вдруг кто-нибудь согласится мне её почитать, то книга всегда под рукой.
- А чего это Артём тебя не учит читать-то? - удивился Вебер. - Он же сам всё время книги лопатит.
- Да времени у него нет, куда там, - расстроенно протянул Ваня. Почесал голову и тут же снова пригладил выпачканные волосы. - Если у Погона времени нет, то у папы и подавно.
- Ну, давай я тебе почитаю, что ли, - буркнул Вебер. – Всё равно делать нечего…
Помочь ребенку – лучший способ отвлечься, да и вообще, тут невозможно было не помочь.
Мальчик ахнул, посмотрел на Вебера с воодушевлением и радостью, одновременно с этим, не скрывая трепетного страха, мол, как бы не передумал.
- А… а ты умеешь? - тоненьким голоском спросил Ваня, вытягиваясь словно тростиночка.