Ирка замолчала. Тяжело выдохнув, я пронаблюдала за тем, как Цветкова тушит окурок и выкидывает его в давно почерневшее мусорное ведро. Девушка сложила руки на груди, устремив на меня выжидательный взгляд.
- Мда… - подавленно протянула я. - Та ещё история.
- Да плевать на них, - отмахнулась Ира. Я вдруг заметила, что она с сочувствием поджала губы, глядя на меня. - Сейчас я тебе о другом сказать хочу, Орлова. Ты… это…держись. Я знаю не понаслышке, что это такое. Врагу не пожелаешь. Соболезную тебе.
Меня словно бы укололо иглой - тонкой, острой, ядовитой. Я просто кивнула, не могу говорить.
Внизу снова хлопнула дверь. Через минуту, кашляя и шурша пачкой сигарет, на лестничную клетку вышел один из рабочих в пропыленном костюме и в зеленой кепке. Увидев Цветкову, рабочий тут же улыбнулся.
- Ирка! Смена только началась! А ну давай к конвейеру дуй, а то тебя сейчас Вадим Саныч быстро за одно место…
Черные глаза мужчины светились ребяческим огоньком на широком лице.
- Я тебя сама сейчас быстро за одно место, Конев, если про Вадим Саныча в таком тоне говорить будешь, понял? - гаркнула Ирка, показав кулак.
- Да, ладно, ладно, кудря, не обижайся. Давай иди работать лучше, а то дежурство впаяют.
- А мне может и в радость лишнее дежурство, - усмехнулась Цветкова, спускаясь по лестнице и ловко уворачиваясь от руки Конева, пытающегося дернуть Ирку за светлую прядку волос. - Я свою работу люблю.
Рабочий хмыкнул.
- Сказал бы я кое-что сейчас да промолчу.
- Вот и молчи!
В очередной раз послышался грохот хлопнувшей двери.
Завязав шнурки, я вскочила с кресла и поспешила удалиться. Спускаясь по лестнице, я всё думала об этой сцене, только что развернувшей передо мной. Об Ирке, её Вадим Саныче, её слезах из-за слухов, о Коневе, о работе у конвейера…
Я им всем завидовала. Всем этим людям. Завидовала этой кипящей в них жизни: их проблемам, радостям, шуткам, смеху, слезам, быту, работе. Завидовала без остатка. Хотела раствориться в их повседневности, стать ими. Хотя бы на денечек, на часик, на минутку…. Меня так съело горе, так разбила скорбь…
Я была изнутри высушена, мертва. Пуста. Вся моя жизнь казалась мне отвратительной и страшной. Такой бы никто и никогда не позавидовал, обошел бы стороной и ужаснулся. Я бы хотела махнуться моей жизнью с этой же самой Иркой Цветковой, с Коневым, да хот ьс кем… Только бы не чувствовать этой горечи, этого невыносимого мучения…
Мне так хотелось заснуть и проснуться через много-много дней, когда вокруг меня всё было бы совсем другим… Когда всё было бы совсем не так, как сейчас… Мне бы так хотелось….
Я вышла на улицу и закрыла глаза. Я не имела никакого желания возвращаться домой. Честное слово. Первый раз в жизни мне не хотелось домой. От и до.
Там теперь нет моего дома, там клетка, камера для моего мучительного одиночества. Но мне ведь придется переступить эту грань, подняться по этой лестнице, начать новую жизнь… Без тебя, пап… Как я буду жить без тебя?...
***
- Машенька, перед тем, как уйдёшь, отнеси, пожалуйста, эти справочники в кабинет Антона Дмитриевича, - тепло сказала Надежда Александровна, указав на стопку брошюр, сложенных на краю стола.
- Хорошо. - Я бегло глянула на тонкие книжки в выцветших красных обложках. - А он в кабинете?
Надежда Александровна аккуратно положила большую тетрадь в папку с документами и подняла на меня взгляд.
- Думаю, да, - отозвалась она. - Но если его там нет, просто оставь эти справочники на его столе, ладно? Охранник тебя пропустит.
- Конечно, без проблем.
Я улыбнулась Надежде Александровне и, покрепче сжав книжки в руках, направилась из уютного уголка читального зала, где работала вся администрация библиотеки, к высоким двойным дверям.
Слава Богу, что пять лет назад после того, как завершилось моё обучение в общеобразовательной школе Адвеги, меня по распределению отправили работать в библиотеку. Это, пожалуй, стало самым радостным событием за все долгие годы моей жизни в подземном городе. Помню, как папа гордился мной.
И это было понятно. Места для работы лучше этого сложно было себе представить, по крайней мере, для меня: во-первых, работа с книгами - это действительно удовольствие, во-вторых, весь персонал библиотеки очень хорошо ко мне относился, а в-третьих - ну, вот уж библиотека поистине место, где встретить Дэна Сухонина было каким-то недоразумением.
Я прошла мимо книжных стеллажей и вдоль длинных читальных столов. На стенах красовались ветхие картины в вычурных рамах и старые фотографии довоенного мира.
В отличие от стен, все столы в зале пустовали. Обычно, сидя за ними, посетители библиотеки читали книги или писали какие-то работы. Ученики часто делали здесь домашние задания, иногда кое-кто из них начинал здорово шуметь, и приходилось их усмирять. К счастью, книжное наследие довоенных времен очень высоко ценилось управителем Адвеги, поэтому в библиотеке за порядком всегда следил офицер из службы охраны Адвеги. И это было замечательно, потому что одна я бы точно не смогла справиться с толпой разъяренных школьников, колотящих друг друга. А тут и такое бывало.
Покинув библиотеку, а затем и первый корпус научного комплекса, я направилась по одной из центральных, кипящих жизнью улиц города, в западную часть города, где и находился медицинский центр.
Я думала о Спольникове. Мы в последнее время не так уж и часто виделись с ним - он был очень занят, да и я тоже. И всё же, несмотря на то, что у Антона было так мало времени, он старался находить минутку, чтобы зайти ко мне в библиотеку или прогуляться со мной. И, конечно же, он всегда очень заботливо и дружелюбно предлагал мне свою помощь…
Мы часто говорили о папе. Вспоминали много-много всего. И от этого мне, если честно, становилось легче.
А ещё я надеялась. До сих пор. Иногда мне даже казалось, что Антон проявляет ко мне какой-то интерес. Иногда. Очень редко. Но я знала, что нет - я была для него только другом, дочерью его друга…
Расскажи я о происходящем какой-нибудь Ире Цветковой, она бы мне ещё и пальцем у виска покрутила: мол, Орлова, ты совсем с ума сошла?! Чего ты всё кота за хвост тянешь? Спольникову почти тридцать пять лет, и он до сих пор не женат. Может, он только тебя и ждёт! Лучше для себя мужика не найдёшь, а ты как дура. Ну и что, подумаешь, Антон Дмитриевич друг твоего отца, тебе с уроками помогал, за ручку тебя к папе на работу водил, а теперь ты ему в любви признаешься. Подумаешь! Вот подумаешь и ничего не скажешь…