А ведь Цветкова сказала бы мне ещё более того: Машка, мол, поклонников у тебя никогда не было, и сейчас подавно нет, за последние несколько лет на вечеринках по случаю больших праздников ты несколько раз с кем-то целовалась, один раз был намёк на какие-то отношения с прогулками за ручку и поцелуйчиками, и то - сроком в неделю, но на этом, собственно, всё, а ты, Орлова, ты, вот прямо сейчас упускаешь такую возможность, сидишь, ревёшь дома и ничего не делаешь! А надо ведь жизнь свою устраивать. Иначе точно пропадёшь!
Сама же ноешь через день о том, что ты совсем одна, и у тебя, верно, никогда не будет ни с кем нормальных отношений для создания своей семьи, если ты только из Адвеги не сбежишь!
А Спольникову, может, жалко тебя бедную стало, мало ли, после всего произошедшего, помогал он тебе, помогал, и решил, что точно: Маша - любовь моя навеки.
«Хрень какая-то, бред это всё, - ответила я мысленно мысленной же Ире Цветковой. - Не нужна я ему со своими вечными проблемами. У него вон, Арина есть, красивая, вся из себя.… Я-то ему на кой сдалась?»
Задумчиво теребя короткую прядку волос, я пересекла длинный коридор медицинского центра, поднялась по лестнице и вышла в приемную - просторный зал, в середине которого была установлена стойка ресепшна.
Секретаря за стойкой, конечно же, не оказалось. Было уже слишком поздно, а сегодня ещё и пятница. Вход в кабинет Антона находился во второй части зала, разделенного столом этого самого отсутствующего на рабочем месте секретаря.
При взгляде на дверь, выкрашенную в серый цвет, я мгновенно вспыхнула.
«Дура я, конечно, что с меня взять, - подумала я, когда меня охватило нервное напряжение. - Ладно, всё в порядке. Я просто зайду, поздороваюсь с Антоном, скажу, что я от Надежды Александровны, и отдам книги. Вот и всё - миссия выполнена».
Что я как ребёнок?
Опустив лицо, я уставилась на свои старые коричневые ботинки на шнуровке, тяжело вздохнула и решительно направилась вперёд. Каждый мой шаг отдавался глухим ударом в моей голове; кровь пульсировала в висках, в животе всё скрутило. Приблизившись к кабинету Спольникова, я удивленно огляделась. Очень странно, обычно здесь всегда дежурила охрана.
Пожав плечами, я осторожно постучала в дверь. Получилось как-то очень тихо. Я рассеянно покусала губы и постучала ещё раз, уже громче. Ни-че-го. Ну и что дальше? Слева от меня вдруг послышались шаги, и через мгновение передо мной вырос широкоплечий охранник.
- Тебе чего? - пробасил он сурово.
- Я… эээ… книги передать Антону Дмитриевичу. Из библиотеки. Он просил.
Охранник сдвинул брови к переносице, глядя на справочники у меня в руках.
- Зайди в кабинет и положи на стол. Там открыто.
Я кивнула, облегченно выдохнув. Схватившись за дверную ручку из стекла, я повернула её и прошла в кабинет. С моего последнего визита здесь ничего не поменялось.
Я тихонько приблизилась к столу Антона, обошла его, затем аккуратно положила книги на более или менее свободное место. И тут мой взгляд упал на исписанный листок бумаги, лежащий рядом с клавиатурой. Я бы ушла, не вспоминая об этом листке никогда в жизни.
Но нет, теперь я и пошевелиться не могла, так и застыла на месте. Вообще-то, чужих писем я не читаю. И не стала бы никогда читать, но, поздно, слишком поздно, моё внимание зацепилось за то, что я уж точно не думала увидеть в каком-то письме, лежавшем на столе Антона.
В нём почему-то чёрным по белому было написано моё имя.
Моё имя.
В письме, лежащем на столе Антона Спольникова.
Что за бред?
Я кинула быстрый взгляд на прикрытую дверь. За стеной стоял охранник, он мог в любую секунду войти сюда и спросить, какого это чёрта я здесь так долго копаюсь. Ещё хуже будет, если сюда зайдёт сам Антон. Терять время мне не пристало.
Понимая, насколько велик риск сильно огрести, я пересилила свой страх и сосредоточенно вгляделась в ровные, выведенные красивым почерком строчки. Я не сразу уловила место, откуда мне следовало начать читать. К тому же, стол был завален бумагами, и я могла видеть только часть написанного в письме.
«…Сергей, спешу Вам напомнить, что на днях Мария Орлова, дочь Алексея, была в опасной близости от значимых для нас с Вами документов, когда один из сотрудников исследовательской группы принес папку из архива в библиотеку и забыл её там. Ни в коем случае нельзя допускать подобных неосторожностей. Помните, мне чудом удалось убрать Орлова без последствий. На досуге ещё раз подумайте о том, что лаконично выполненное мной убийство Орлова случай единичный. Нам просто повезло, что всё сложилось так удачно. И то, я уверен, что у кое-кого по сей день его смерть вызывает некоторые подозрения. Надеюсь, Вы понимаете, что в следующий раз мы не сможем так легко выйти сухими из воды.
С уважением, Антон Спольников».
Я всегда думала, что знаю, что такое настоящий шок. После всего пережитого, после самых страшных новостей и самых невероятных событий в моей жизни, я думала о том, что знаю, что это такое. И я действительно знала, испытав его уже два страшных раза в своей жизни - это ведь был ошеломительный, страшный рокот, который прокатывался из ревущего содрогающегося сердца по всему телу и доставал до самого донышка души. Рокот, заставляющий кровь замирать в жилах, сжиматься каждой клеточке тела в болезненной судороге. Рокот, вынуждающий тебя обессиленно падать на пол и терять всякое самообладание, утопая в твоём бессильном рыдании.
Он сбивал с ног. Да, сбивал…
Я ухватилась за край стола и зажмурилась, опустив голову вниз. Перед глазами потемнело, и где-то в голове что-то начало гадко, ломано хрустеть.
Вокруг же вдруг будто бы всё стихло, замерло. Время остановилось. И моё сердце вместе с ним. Несколько мгновений, я пыталась вернуть себя к жизни. Просто потому что понимала - если не вернусь сейчас, то будет уже поздно: всё откроется, и я не смогу ничего сделать. Эта мысль придала мне сил и заставила меня отпрянуть от стола, будто бы он был заражен радиацией. Сжимая в руках письмо слабеющими пальцами, я заморгала. Надо отдышаться и взять себя в руки. Срочно.
Внутри уже что-то гадко и заунывно подвывало, царапало нутро длинными кривыми когтями. Это что? Ужас? Страх? Что это?...
Нет, хватит. Такого не может быть.
Я с силой закусила губу. Но что я? Что со мной? Да не может такого быть.
Я прикрыла глаза, горькие слёзы жгли, а сердце ревело, ревело так, что мне хотело кричать и бить кулаками пол, стены: мой отец не умер от сердечного приступа, он был убит. Он был убит за то, что узнал что-то страшное, и не кем-то там убит, а Антоном Спольниковым. Тем самым Спольниковым, который дружил с моим папой. Который поддерживал меня после его смерти. Который так тепло отзывался о моём отце. Который был мне ближе всего на свете.
И в которого я была влюблена.
Нет, нет… Я не верю в это. Это какая-то ложь. Грязная, поганая ложь…Не может быть. Мой разум тут же попытался опровергнуть истинность содержания написанного в клочке бумаги, лежащего на столе Антона.
Нет, нет, нет! Это всё какая-то страшная ошибка… Я просто не разобралась…. Не поняла чего-то… Это не может быть правдой. Антон не может быть убийцей. Он друг моего отца! Он мой друг!
Слабость навалилась на меня ватным одеялом. Мне снова пришлось ухватиться за край стола: ноги едва держали меня. Я только сейчас начала понимать, насколько скверной была ситуация, в которой я оказалась. Из-за гула в ушах я почти ничего не слышала. Меня била нервная дрожь; я пыталась сообразить, что мне надо делать, но времени было слишком мало, и голова была словно в тумане. Мне нужно всё узнать, всё узнать и всё знать… Всю правду… Жертвуя всем…
Едва соображая, я дрожащими руками стянула письмо со стола Спольникова письмо и, скомкав его, побыстрее убрала его в карман толстовки.
В этот момент я услышала шаги и голос Антона.
Что-то зазвенело у меня в голове, словно хрустальный колокольчик, а затем с силой кольнуло в висок.