Он сошел у веранды со столиками, той самой, возле которой стоял указатель: «Поворот к Желтой Фабрике — 1 км». На веранде было светло, шумно и вкусно пахло. Народу было так много, что Кондратьев даже удивился. Были заняты не только все столики — их было не меньше пятидесяти, и они стояли полукругом, — но и пространство внутри полукруга, где люди сидели и лежали на каких-то ярко раскрашенных круглых матрациках. Большая куча таких матрациков громоздилась в углу веранды. «Здесь, пожалуй, поужинаешь…» — уныло подумал Кондратьев, но все-таки поднялся по ступенькам и остановился на пороге. Праправнуки пили, ели, смеялись, разговаривали и даже пели.
Кондратьева сразу потянул за рукав какой-то голенастый праправнук с ближайшего столика.
— Садитесь, садитесь, товарищ, — сказал он поднимаясь.
— Спасибо, — пробормотал Кондратьев. — А как же вы?
— Ничего! Я уже поел, и вообще не беспокойтесь.
Кондратьев, совершенно не зная, что сказать и как себя вести, с величайшей неловкостью уселся, положив руки на колени. Огромный темнолицый мужчина напротив, поедавший что-то очень аппетитное из глубокой тарелки, вскинул на него глаза и невнятно спросил:
— Ну, что там? Тянут?
— Что тянут? — спросил Кондратьев. Все за столиком глядели на него. Темнолицый, перекосив лицо, глотнул и сказал:
— Ведь вы из Аньюдина?
— Нет, — сказал Кондратьев. — Я с Желтой Фабрики. «Не ляпнуть бы чего-нибудь невпопад», — подумал он.
— Где это? — с любопытством спросила молодая женщина, сидевшая справа от Кондратьева.
— До поворота на Желтую Фабрику один километр, — пробормотал экс-штурман. — А там — по холму и… к домикам…
— И над чем вы там работаете?
Кондратьеву захотелось встать и уйти.
— Видите ли… — начал он.
Но тут коренастый юноша, сидевший слева, радостно сказал:
— Я знаю, кто вы! Вы штурман Кондратьев с «Таймыра»!
— Ох, простите! — сказала женщина. — Я не узнала вас. Простите!
Темнолицый сейчас же поднял правую руку ладонью вверх и представился:
— Москвичев. Иоанн. Ныне — Иван.
Женщина справа сказала:
— Завадская Елена Владимировна.
Коренастый юноша задвигал ногами под столом и сказал:
— Басевич. Метеоролог.
Маленькая беленькая девочка, затиснутая между метеорологом и Иоанном Москвичевым, весело пискнула:
— Оператор тяжелых систем Марина Черняк…
Экс-штурман Кондратьев привстал и поклонился.
— Я вас тоже не сразу узнал, — объявил Москвичев. — Вы здорово поправились. А мы вот здесь сидим и ждем. Не хватает планетолетов, остается только сидеть и поедать сациви. Сегодня днем нам предложили двенадцать мест на продовольственном танкере — думали, что мы не согласимся. Мы сдуру начали бросать жребий, а в это время на танкер погрузилась группа из Воркуты. Главное — здоровенные ребята! На двенадцать мест еле втиснулось десять человек, а остальные пятеро остались здесь, — он неожиданно захохотал, — сидят и едят сациви!.. Кстати, а не съесть ли еще порцию? А вы уже ужинали?
— Нет, — сказал Кондратьев.
Москвичев вылез из-за стола.
— Тогда я и вам сейчас принесу,
— Пожалуйста, — сказал Кондратьев благодарно. Иоанн Москвичев удалился, протискиваясь между столиками.
— Выпейте вина, — сказала Елена Владимировна, пододвигая Кондратьеву свой бокал.
— Спасибо, не пью, — механически сказал Кондратьев. Но тут он вспомнил, что он больше не звездолетчик и звездолетчиком никогда уже не будет. — Простите. С удовольствием.
Вино было ароматное, легкое, вкусное. Нектар, подумал Кондратьев. Боги пьют нектар. И едят сациви.
— Вы летите с нами? — пропищала оператор тяжелых систем.
— Не знаю, — сказал Кондратьев. — Может быть. А куда вы летите?
Праправнуки переглянулись.
— Мы добровольцы, — сказал Басевич. — Мы летим на Венеру. Надо превратить Венеру во вторую Землю.
Кондратьев резко выпрямился и поставил стакан.
— Венеру? — спросил он недоверчиво. Он-то хорошо помнил, что такое Венера. — А вы были когда-нибудь на, Венере?
— Мы не были, — сказала Елена Владимировна. — Был Москвичев, да это ведь неважно. Плохо, что не хватает планетолетов. Мы ждем уже три дня.
Кондратьев вспомнил, как он тридцать три дня крутился вокруг Венеры на планетолете первого класса, не решаясь высадиться.
— Да, — сказал он с горькой иронией, — это неприятно ждать так долго…
Затем он с ужасом посмотрел на беленького оператора тяжелых систем:
— Простите, вы тоже летите на Венеру?
— У меня индекс здоровья восемьдесят восемь, — немножко обиженно сказала оператор.
— Простите… Конечно… восемьдесят восемь… — пробормотал Кондратьев. «Радиоактивные пустыни, — подумал он. — Атомные вулканы. Черные бури…»
Вернулся Москвичев и грохнул на стол поднос, уставленный пиалами и тарелками. Среди тарелок торчала пузатая бутылка с длинным горлом.
— Вот, — сказал он. — Ешьте, товарищ Кондратьев. Вот, собственно, сациви, вот, если захотите, соус, Приправы… Десерт… Лед. Пейте вот это. «Яшма». Оно вам понравится… Пегов опять говорил с Аньюдином. Обещают планетолет завтра в шесть.
— Вчера нам тоже обещали планетолет «завтра в шесть», — сказал Басевич.
— Нет! Теперь уже наверняка! Возвращаются звездолетчики. Д-космолеты — это не продовольственные танкеры. Шестьсот человек за рейс, Земля — Венера за двадцать часов. Послезавтра в это время мы уже будем там.
— Ура, звездолетчики! — неожиданно заорал юноша и потянулся к Кондратьеву бокалом.
— Ура! Ура! — охотно откликнулось кафе, кто-то запел превосходным гулким басом: «Тяжелые громады звездолетов уносятся в Ничто…» Остальные слова разобрать было невозможно, все потонуло в невообразимом шуме, смехе, аплодисментах…
Кондратьев торопливо отхлебнул из бокала и снова уткнулся в тарелку.
Москвичев тоже ел сациви, одновременно вещая:
— С Д-космолетами мы уже через месяц будем иметь на Венере полмиллиона человек… Все оборудование и снаряжение… Нужны свои заводы. Хватит! Сто лет живем там как собаки — носа не высунешь без спецкостюма. Давно пора!..
— Совершенно незачем было там жить, — сказала вдруг Завадская.
— Как вы можете так говорить? — жалобно запищала оператор тяжелых систем. — Всегда вы так, Елена Владимировна… Вы ее не слушайте, — сказала она, обращаясь к Кондратьеву. — Она всегда так, а на самом деле вовсе этого не думает…
— Нет, думаю, — сказала Елена Владимировна. — И моя точка зрения известна Совету. Прекрасно можно было поставить там автоматические заводы и уйти оттуда.
— Уйти, — сказал Москвичев благодушно. — Еще чего… Нет уж, матушка Елена Владимировна, уйти…
Юноша сказал металлическим голосом:
— Куда ступила наша нога, оттуда мы не уйдем.
— Что мы, зря умирали там? — крикнула беленькая девочка.
— Зря, — сказала Елена Владимировна. — Надо жить, а не умирать.
— Подумаешь! — сказал юноша. — На Земле тоже умирают. Даже молодые! И, если нужно умереть для того, чтобы после нас жили, любой из нас пойдет без колебаний на смерть. Так всегда было и всегда будет!
«Эк его!» — подумал Кондратьев одобрительно.
— Мы не позволим вам умирать, — сказала Елена Владимировна. — Уж пожалуйста, постарайтесь обойтись без этого.
— Ах, да не в этом дело, — сказала девочка. — Мы не об этом говорили. У вас, Елена Владимировна, так получалось, будто план «Венера» не нужен.
— Да, не нужен, — сказала просто Елена Владимировна.
— То есть как — не нужен? — угрожающе спросил Москвичев, отодвигая тарелку. — Нас там двадцать тысяч человек, мы даем Земле семнадцать процентов энергии, восемьдесят пять процентов редких металлов, а жить нам трудно. В оранжерею полежать на травке ходим по очереди. Голубого неба месяцами не видим.