Чтобы уберечь Кейт.
Роб медленно кивнул.
— Тогда добро пожаловать, Джонни. Но учти. В рейде не всегда остается время на выбор.
* * *
Когда все разошлись, он сбежал вслед за Кейт вниз по лестнице, чтобы догнать ее и попробовать отговорить. Поравнявшись с нею во внутреннем дворе, он подавил порыв схватить ее за плечо.
— Я еду с ними. Вам ехать вовсе необязательно.
Не сбавляя шаг, она вышла за крепостные стены. Он не отставал.
— Это моя месть, а не ваша.
— Теперь и моя тоже.
Она недоверчиво хмыкнула.
— Я поклялся, что Вилли-со-шрамом призовут к правосудию, и не допущу, чтобы вы убили его до суда.
Она выдавила улыбку.
— И не допущу, чтобы он убил вас.
Улыбка исчезла. Она помрачнела.
— Если вы едете только за этим, можете оставаться дома.
Джон и не скрывал, зачем едет. Что-то в ее облике не давало ему покоя. Дрожь подбородка. Вызов в глазах. Все указывало на то, что…
— Вы никогда не бывали в рейде.
Она погладила собаку, выдавая свою нервозность.
— Вы тоже.
— Вы все еще не доверяете мне, да? — Остальным Брансонам она верила безоговорочно. — Вы думаете, что я не сдержу слова. Вы хотите разобраться с ним самостоятельно.
Они дошли до рощицы у реки, где обманчиво мирно шумела вода. На днях она тренировала здесь своего пса.
Остановившись, Кейт развернулась к нему лицом.
— Я вижу, что вы стараетесь мне помочь. И за это большое спасибо. — В ее тоне, однако, не было благодарности. — Но, умрет Вилли Сторвик или нет, вы все равно уедете, а я останусь жить здесь. — Она обвела рукой пространство вокруг себя. — А Сторвики навсегда останутся жить вон за теми холмами. Поэтому его смерть ничего не значит для вас и значит все для меня.
Ее светлые волосы, разворошенные ветром, вились вокруг лица. Под карими глазами залегли глубокие тени. Джон по-прежнему не знал, как воспринимать ее, что делать с тем странным сочетанием отваги и ужаса, которое ею владело. Но когда он наблюдал, как она борется со своим страхом, ему хотелось сделать все, чтобы она никогда не испытывала его снова.
— Вы очень смелая, раз вызвались ехать с нами, — мягко сказал он, жалея, что не может ее обнять. И улыбнулся, надеясь, что она улыбнется в ответ.
— На границе на это горазд кто угодно, — фыркнула она, как будто угроза пролить кровь была пустяковым делом. — Особая смелость тут не нужна. Не о чем слагать песни.
— Но что такое смелость, если не готовность встретить врага? — Он ждал, что она ответит. Позволит ли заглянуть под свою броню.
— Когда лежишь в темноте и встречаешь свои сны. А потом просыпаешься и встречаешь новый день.
Его будто ударили наотмашь. Да, ей требовалось немало смелости, чтобы жить, если даже во сне она не находила покоя.
— Какие сны, Кейт? Что вам снится?
Она молчала, стоя с потемневшими глазами. Потом пес ткнулся носом ей в руку. Она посмотрела Джону в лицо, склонила голову набок и поддела его, уклоняясь от настоящего ответа:
— Вот чем занимаются приближенные короля? Болтают о снах?
Во снах он видел ее, но предпочел умолчать об этом.
— Нет. Жизнь возле короля требует смелости иного рода.
Он приготовился к новым колкостям, но ее взгляд смягчился.
— Расскажите.
Он еще ни с кем не говорил на такие темы. Каким-то образом — и в этом ему было сложно признаться даже самому себе — она вытягивала из него слова, как дымоход вытягивал из жаровни дым.
— Король рос в окружении — нет, правильнее сказать, во власти — людей, которые сохраняли ему жизнь в угоду своим целям. — Якова короновали еще ребенком, но дети такие хрупкие существа. — Его мать меняла союзников чаще, чем мужей. Шотландцы, англичане, французы… Он не знал, с кем она будет завтра. Это закалило его, но сделало недоверчивым.
Рядом с королем и Джон стал таким. Жизнь научила его не доверять ни родным, ни женщинам.
— Но вам-то он доверяет?
— Иначе он не отправил бы меня сюда. — Договорив, он внезапно понял, зачем король поручил ему это дело. Это была проверка. Более серьезная, нежели он думал сначала.
Король хотел выяснить, кому он предан.
Взгляд Кейт оставался спокойным, но он сам ощутил замешательство. Когда он только приехал, у него не возникало вопросов относительно того, в чем состоит его долг. Не было сомнений.
Теперь его уверенность пошатнулась. Он перестал понимать, кому должен быть предан. Другим Брансонам эти метания были незнакомы. Для них на первом месте стояла семья. Никто и никогда не подвергал это сомнению.
Никто, кроме Джонни.
Но упрямая, непреклонная Кейт сделала то, чего не удавалось еще ни одной женщине. Она заставила его задавать себе неудобные вопросы. А потом поблагодарила его, пусть и нехотя. Почему-то он был уверен, что из всех мужчин он единственный удостоился такой чести.
Однако она продолжала в нем сомневаться. Возможно, не без умысла. Возможно, как и король, она проверяла его.
— Я дал вам слово, Кейт. Вы же верите, что я сдержу его? — Он затаил дыхание, ожидая ее ответа.
Неожиданно она улыбнулась.
— Не настолько, чтобы отпускать вас одного, Джонни Брансон.
Сложив руки, он подвел итог:
— Тогда мы поедем оба, потому что я не отпущу вас одну.
— Какой же вы твердолобый, Джонни Брансон.
— Не больше вашего, Кейти Гилнок.
И они, тряхнув головами, улыбнулись своему обоюдному упрямству.
* * *
Ночью Кейт пробудилась ото сна, напугавшего ее сильнее обычного.
Ей приснилось, будто она делит ложе с Джонни Брансоном. И что ей при этом не страшно.
В замешательстве она лежала без сна и смотрела в потолок, слушая тихое посапывание Бесси под боком. Сначала ей приснилось чувство покоя, потом нежный поцелуй, а потом… нечто большее.
Она сама захотела большего.
То был не сон. Скорее предчувствие того, что будет, если она уступит ему. Во сне его руки трогали ее груди, ее кожу, лаская, поглаживая, возбуждая ее, пока она не унеслась ввысь, одержимая каким-то необузданным духом…
А после она проснулась. Испуганная, с бешено колотившимся сердцем.
Лежа на спине, она пыталась утихомирить дыхание.
Она избегала мыслей о браке, но знала, что рано или поздно ей придется выйти замуж. Она будет жить у Брансонов, помогая по хозяйству и на конюшне, пока глава клана не женится. Пока она в состоянии тренировать собак и заниматься лошадьми, у нее будет пища и кров. У нее будет жизнь.
Ее ничего не стоящая жизнь.
После набега она на долгие месяцы погрузилась в оцепенение. Еда утратила вкус. Солнце, луна, музыка — все перестало ее интересовать. Одежда мешком повисла на теле, а весь мир окрасился в серый цвет.
Она не знала, сколько времени так прожила, но однажды услышала пение птицы. Ощутила дуновение ветра. Научилась радоваться мелочам. Благодарной ласке собачьего языка на ладони. Восходу солнца после свободной от кошмаров или набегов ночи. Жару очага в декабре. Она довольствовалась малым и не желала ничего большего.
До этого момента.
Она почти ничего не знала об отношениях между мужчиной и женщиной. Ее отец рано овдовел, поэтому ей не довелось наблюдать украденные тайком поцелуи или слышать звуки соития за стеной соседних покоев. Она убедила себя, что всего этого в ее жизни нет и не будет, пока ее тело остается настороже, а рука держит меч.
Но приезд Джона все изменил.
Он был человеком, привыкшим легко срывать поцелуи с уст готовых на все женщин. Он не подозревал, что ее нельзя трогать. Одним своим присутствием он будил в ней желания, более опасные, чем желания тела. Желание жить с мужчиной в любви и согласии. Трудиться бок о бок, делить с ним ложе, вынашивать в утробе его детей. Все то, о чем она запрещала себе мечтать.
Она и хотела бы разозлиться на него за это, но не могла. Во сне ей открылась правда. Бывает так, что человек не только дает обещание, но и выполняет его. И это побудило ее захотеть невозможного. Она захотела стать женщиной, которая способна полюбить мужчину.