Но оказалось, что битва шла внутри ее собственного тела.
Джон будет ждать ее разрешения. Она могла бы помучить его ожиданием, наказывая за грехи Сторвика или просто за то, что его угораздило родиться мужчиной.
Но Кейт, которая обуздывала свои эмоции, которая жаждала мести и не подпускала к себе никого ни на шаг, стала призраком, словно давно умерла. На ее место пришла новая Кейт, которая хотела совсем другого.
Слиться с ним воедино.
Лед внутри нее разломился. Бурлящие воды, освободившись от оков, беспрепятственно понеслись к морю. И она захотела устремиться к нему, образовать с ним одно целое, как сливаются по весне ручьи, смешивая свои воды.
Возможно ли такое между людьми?
Скажи мне, чего ты хочешь.
— Я хочу…
Если она разделит с ним ложе, кому-то придется быть сверху, подчиняя себе второго. Чтобы соединиться с ним по-настоящему, она должна сбросить броню. Отринуть напускную храбрость, перестать притворяться. Иными словами, она должна сдаться.
— Скажи.
Как это можно передать словами?
— Я хочу… быть с тобой. Но только все должно быть по-другому.
— Все и будет по-другому, ведь я сам другой.
— И я тоже, — прошептала она, не смея в это поверить. Он доверился ей, беспрекословно согласившись подчиниться ее воле.
Способна ли она тоже довериться ему без остатка?
— Не бойся, все будет не так, как ты думаешь, — сказал он. — Я обещаю.
Она улыбнулась.
— Я потеряла счет твоим обещаниям, Джонни.
— Но я помню их все.
Улыбка дрогнула на ее губах.
— Клянешься могилой своего предка?
— Я клянусь большим. Это обещание самое главное из всех. Я клянусь своими чувствами к тебе.
Она закусила губу, но не сдержалась, и слезы закапали из ее глаз.
Он протянул руку.
— Иди ко мне.
Ее черед раздеваться, поняла она, и взялась за подол туники. Он не вмешивался, но когда она, стягивая тунику через голову, запуталась в рукавах, и, ослепнув, запаниковала, он нежно, но быстро помог ей высвободиться, догадавшись, что она испугалась.
Она нерешительно посмотрела вниз. Даже сейчас, когда ее охватила страсть, снять мужскую одежду значило гораздо больше, чем просто раздеться. В отличие от женских юбок, которые с легкостью можно было задрать, сшитые вместе штанины защищали то, что было меж ее ног.
Он встал с кровати и привлек ее к себе так близко, что она ощутила тугое доказательство его желания.
— Мужчина тоже может быть уязвим, — произнес он. Крепко прижимая ее к своим бедрам, он отклонился назад, чтобы она могла видеть его глаза. — Когда я хочу тебя, это заметно всем. Тебе, всему миру. Но твое желание остается сокрытым, даже от меня. И мне не узнать о нем, пока ты сама не расскажешь о том, чего хочешь. Пока не покажешь, что ты готова.
Она рассмеялась. Джонни научил ее, что смех может быть частью любви, и хотя сам звук собственного смеха был для нее все еще внове, он помог ей расслабиться.
— Я прослежу за тем, — с улыбкой произнесла она, — чтобы ты не остался в неведении, Джонни Брансон.
Она сняла шоссы и отбросила их в сторону. Он опустил ее на кровать и навис над нею, отчего она, утопая в перине, опять напряглась.
Любовь в его взгляде смешалась со страстью. Почувствовав ее напряжение, он заговорил:
— В этот раз все будет иначе. Да, женщину можно взять силой. Можно принудить ее к сношению. — Жажда мести полыхнула в его глазах и погасла, когда он тряхнул головой, отказываясь впускать в спальню дурные воспоминания. — Но ее нельзя заставить любить.
Любовь. Об этом она не смела даже мечтать.
Она кивнула, давая ему разрешение, и тогда он вытянулся на кровати и лег на бок, одной рукой поддерживая голову, а вторую оставив свободной.
— Теперь ты.
Она тоже легла на бок. Теперь она видела его целиком. Они открылись друг другу. Никому не пришлось быть сверху или снизу.
Просто смотреть было недостаточно. Протянув руки, она прижалась к нему, и он ответил ей тем же.
Она закрыла глаза, позволяя губам найти его губы и отпуская свои чувства на волю. Она перестала бояться. Не он овладеет ею. Они овладеют друг другом в равной мере. Их страсть была равнозначна.
Ее демоны были уничтожены.
* * *
Джон целовал ее, баюкая в своих объятиях, стараясь быть чутким к ее желаниям, как к своим собственным.
Эта женщина была совершенно особенная, как и его любовь к ней. Она была самая ожесточенная, самая уязвимая даже не из тех, с кем он спал, а из всех женщин, которых он знал. И именно это заставляло его неделями сдерживать свою страсть.
Он оторвался от ее губ, только затем, чтобы покрыть поцелуями ее нос, щеки, виски, лоб, чтобы прижаться губами везде, куда только мог дотянуться. Потом отодвинулся, усмиряя дыхание.
— Я знаю… — Он запнулся. У него не осталось слов. — Я знаю, ты не хочешь, чтобы тобой… обладали. — Он заглянул ей в глаза, опасаясь снова увидеть в них страх.
Но она не испугалась. Вместо этого она отняла с его спины руку и провела ею по его щеке.
— Да, но…
И тем не менее он хотел обладать ею. Хотел взять ее. Сделать ее своей и никогда больше не отпускать. Он хотел этого сильнее, чем чего бы то ни было в жизни.
Она улыбнулась.
— С тобой все будет иначе. Теперь я это знаю. Когда все закончится, я стану… свободной.
Свобода. Сбудется то, о чем он мечтал. Ее призраки, напряжение, скованность — все это исчезнет.
Он хотел для нее свободы, ничего больше. И вместе с тем желал привязать ее к себе навсегда. Но пока не смел озвучить свое желание. Этой ночью его будущее, как и ее прошлое, было под запретом.
— Значит… — Слова давались ему с трудом. — Значит, сегодня ночью здесь будут только Джон и Кейт. Ничего до, ничего после.
— Ни вчера, — прошептала она. — Ни завтра.
Его разум замолк и перестал контролировать тело. Он снова приник к ее губам, их языки, пальцы, губы смешались, и он перестал понимать, где его ласки перетекают в ее. Набухший, горячий, твердый, он был готов слиться с нею, и тут осознал, что не проверил, насколько готова она.
Он дотронулся до нее снизу. Под его пальцами она оказалась скользкая, влажная.
— Да. — Слово легким вздохом вырвалось из ее губ.
— Ты уверена? — Он едва мог говорить, но он должен был знать точно. В этот раз все будет по-другому. Он дал ей слово.
Она сжала губы, кивнула.
И тогда он понял, что должен сделать.
Крепко прижав ее к себе, он перекатился на спину. Распластавшись на его груди, она неуверенно подняла голову.
— Вот так, любимая. Теперь ты главная. Можешь взять меня.
И взмолился, чтобы она согласилась быстрее.
Она села прямо, не отрывая от него глаз и постепенно осознавая, что он задумал. Потом взглянула вниз.
— Так тоже можно?
Он рассмеялся, болезненно пульсируя под нею.
— О, разумеется, да.
— И это будет так же приятно, как если бы ты…
— Я приложу к этому все усилия.
Она широко раздвинула ноги, и он направил себя в нее, любуясь, как смущение на ее лице сменяется удовольствием.
— Я так… полна тобой.
Он вырос внутри нее; она сжала его в ответ. Он дотянулся до ее самого чувствительного местечка и, пока она извивалась на нем, смотрел на ее лицо — пылающее, бездумное, стремящееся достичь наслаждения, которое он обещал.
Потом она упала ему на грудь, требовательно целуя в губы, и он крепко обнял ее, задвигался вместе с нею в своем собственном ритме. Их тела и чувства стали единым, неразделимым целым. И когда, наконец, он стремительно излился в нее, то ощутил ее ответные спазмы.
Чувство, которое снизошло на него после, было глубже, чем все, что он когда-либо переживал во время соития.
Оно сказало ему, что он дома.
Бурная река замедлила течение вод. Он прижимал ее к груди и слушал ее размеренное, сонное дыхание.