"Холодно,- пролепетала она,- чего уставился, отвернись".
VII
Время подпирало; предупредив моего товарища, что я не приду в редакцию, я отправился в путь. Одна пересадка, другая. Тут я услышал, стоя на платформе, голос по радио: по какой-то причине поезд задерживался на двадцать минут, пассажирам предлагали воспользоваться автобусом. Объявление было повторено несколько раз, прежде чем я опомнился, бросился к эскалатору и, выехав наверх, увидел, что автобус уже отходит от остановки. Подошел следующий; водитель советовал ехать не до конца маршрута, а до ближайшей станции метро, хотя это была другая линия. Там тоже пришлось долго ждать поезда. Выйдя из-под земли, я подумал, что все линии континента связаны между собой,- а ведь мы находились, не правда ли, на одном континенте,- и тут только мне стукнуло в голову: я еду с пустыми руками. Необъяснимая забывчивость: накануне я приготовил подарок. Возвращаться бессмысленно. Я очутился на площади, похожей на площадь бывшей Калужской заставы; перед автобусными остановками толпился народ, мимо, разбрызгивая лужи, неслись машины с включенными фарами. Стал в очередь. Всё смешалось, люди подбегали со всех сторон, расталкивали друг друга и втискивались в подошедший старый и забрызганный грязью автобус. Сквозь мутные стекла ничего невозможно было разобрать.
Тут была какая-то путаница: во-первых, я вспомнил, что жена не знает о моем приезде, я могу ее не застать. Предупредить невозможно, позвонить рискованно, вдобавок еще три года тому назад я узнал, что ее нет в живых,правда, известие могло быть ложным. Во-вторых, я смутно сознавал, что это моя фантазия или скорее наваждение: на самом деле я еду в больницу, в травматологическое отделение, навестить профессора оккультных наук. Но если мой друг профессор мог еще кое-как примириться с тем, что я пришел с пустыми руками - в конце концов наплевать мне было на профессора,- то она, конечно, будет обижена. Все эти мысли, как черви в банке, шевелились и сплетались в моей голове.
Между тем автобус, урча и сотрясаясь, кружил по тусклым улицам, несся мимо заброшенных, дотла выгоревших кварталов. Где-то на горизонте, едва различимый на желтой полосе заката, начинался новый район. Моя жена переехала вскоре после моего отъезда, главным образом из-за того, что весь дом узнал о случившемся. Соседи пылали патриотическим возмущением. А здесь была пустыня безликих домов и безымянных жителей. Лифт не работал. Добравшись до нужного этажа, со стучащим сердцем я разглядел в полутьме табличку - там стояла моя фамилия. И поднес палец к пуговке.
Звонок продребезжал в квартире, никто не отозвался, я нажал еще раз, послышались шаги.
"Слава Богу,- с величайшим облегчением сказал я, входя в комнату следом за ней,- всё неправда".
"Что неправда?"
"Всё! Ложный слух".
Она посмотрела на меня - оказалось, что она нисколько не изменилась, разве только стала еще бледней. Посмотрела, как мне почудилось, с холодным удивлением:
"Что же я, по-твоему, должна была умереть?"
"Я не в этом смысле... Просто я получил сообщение. Не стоит об этом".
"Ты почему-то думаешь, что без тебя тут всё рухнуло. Это ты умер, а не я!"
"Катя,- сказал я жалобно,- я только успел войти. И мы уже начинаем ссориться..."
"Никто не начинает. Это ты начинаешь, твоя обычная манера. Как ты вообще здесь очутился?"
Я пожал плечами, попытался улыбнуться. "Извини... я без цветов, без подарка. Приготовил и, понимаешь, забыл".
"Мне твои подарки не нужны. Это что,- спросила она,- теперь разрешается? Я хочу сказать: таким, как ты. Надолго?"
Я окинул глазами убогую мебель, голые стены.
"Вот как ты теперь живешь. Одна?"
"А это, милый мой, тебя не касается... Ты не ответил".
Я сказал:
"Зависит от тебя".
Хотя она понимала, что я имею в виду, но спросила:
"Что значит "от меня"?"
"Я приехал за тобой".
"За мной. Ага. Как трогательно! Ты приехал за мной. Вспомнил..."
"Ты прекрасно знаешь, что я не мог тебе писать".
"Если бы хотел, нашел способ. А вот я хочу тебя спросить. О чем же ты тогда думал?"
"Катя, ты прекрасно помнишь..."
Она перебила меня:
"Ничего я не помню. И не хочу вспоминать. Уходи".
Мне не предложили сесть, мы так и стояли посреди комнаты.
"Катя,- сказал я,- ты же помнишь, как всё было. Надо было выбирать: или или... А ты не хотела ехать".
"Конечно. Что мне там делать?"
"Если бы ты меня любила, ты бы поехала".
"Если бы ты меня любил, ты бы меня не бросил".
"Не будем сейчас спорить".
"А я и не спорю. Ты когда-нибудь подумал, что я тут должна была пережить?.."
Она заговорила громко и невнятно, слушать было мучительно. И оттого, что я не всё понимал, и оттого, что понимал - если не каждое слово, то по крайней мере смысл сказанного. Должно быть, она повторяла то, с чем мысленно много раз обращалась ко мне; наступил час отмщения. Зачем я явился, меня никто не звал. Она свою жизнь устроила. Между нами нет ничего общего.
Устроила, подумал я, глядя на ее впалые щеки, на нищенскую обстановку ее жилья.
Мне нужно было что-то ответить, да, да, лепетали мои губы, я виноват, я ужасно виноват перед тобой... И я тянул к ней руки, как будто хотел удостовериться, что вижу ее наяву.
Но я в самом деле видел ее наяву! Она умолкла, провела рукой по волосам.
"Катя! - сказал я, смеясь.- Ты даже не представляешь, ты просто не можешь себе представить, как я счастлив! Я не надеялся тебя застать. Всё у нас будет хорошо, уверяю тебя..."
Она смотрела на меня почти с омерзением.
"Никто тебя не звал. Катись отсюда!"
"Этого не может быть, Катя, мы когда-то друг друга любили. Ты меня гонишь?"
"Нечего тебе здесь делать".
Я решил схитрить и сказал:
"Но, знаешь, уже поздно. Мне негде ночевать..."
Вот этого как раз и не следовало говорить. Моя жена, прищурившись, взглянула на меня, отвела взгляд, мне показалось, что ее лицо меняется. Временами я ее вообще не узнавал. Я даже подумал, не ошибся ли я. Она пробормотала.