— Граф жив? — подавшись вперёд, одновременно переспросили оба священника.
— Я думаю, да, только не спрашивайте, откуда и почему. Мой ответ вас не убедит. Будем надеяться и верить.
— Твои слова да услышит господь, сын мой! И да сбудутся чаяния твои! — отец Иннокентий смиренно склонил голову.
— С воинами что делать? — Клементий кивнул на обряженные в чёрное скелеты. — Похоронить надо бы! Не по — христиански вот так под дождями стылыми костями лежать!
— Угу, надо, только это как в анекдоте про муравья, до самой смерти слона хоронить будем! — мои слова прозвучали кощунственно, но отрезвляюще подействовали на не в меру правильных священников.
— Упокой, господи, ты души детей твоих неразумных, костьми здесь за счастье людское павших! — отец Клементий широко перекрестился и, склонив голову, застыл в почтительном поклоне.
— Пошли, нечего нам здесь надолго задерживаться! — прервав скорбное молчание, я почти бегом поспешил к восточной оконечности бывшего замка, где, привязанные к каменному столбу, стояли наготове запряжённые кони. И тут моя спина почувствовала приближение чего-то холодного и страшного, я не мог понять, что так меня обеспокоило, но отчётливо осознал, что пора уносить ноги.
Быстроногие кони легко мчались вперёд, неся на своих спинах не слишком обременённых имуществом всадников. Нахлёстывая своего коника, я, чувствуя спиной то приближающийся, то удаляющийся от нас незримый холод, время от времени оборачивался назад. За спиной никого не было, но, глядя на обеспокоенные лица своих спутников, я понял, что не один я испытываю это странное, мерзопакостное ощущение.
— Стылые? — повернув ко мне лицо, спросил Клементий и поспешно перекрестился. Я отрицательно покачал головой. Холод, заползающий в меня, хоть и был схож с тем леденящим холодным ужасом Стылого, но на этот раз он проникал, казалось бы, в самую душу, в самые потаённые глубины сознания, завладевал мыслями, и как тогда на кладбище, опутывал и пеленал волю.
— Быстрее! — крикнул я и, стеганув коня плетью, поскакал во весь опор. Тянущаяся сзади рука тьмы стала постепенно отставать. "Только бы под копыто не попала рытвина, только бы не рытвина!" — молил я, мысленно радуясь, что провидение или промысел божий подсказали мне, что, приближаясь к замку Дракулы, надо вести коней в поводу. Сейчас их нерастраченные силы очень нам пригодились. Наконец, хлад надвигающейся жути выпустил нас из своих тисков и, удаляясь всё больше и больше, рассеялся, как рассеивается туман под лучами солнца.
А далеко на западе Тёмный лорд, глава тайного ордена, зло бросил в волшебное зеркало чёрную замшевую перчатку. Он был взбешён. Всей его силы, всей его тысячелетней мощи не хватило, чтобы нагнать, совладать с одним — единственным человеком, пусть даже и явившимся из другого мира, но всё же остающимся таким же жалким и никчёмным, как и все прочие людишки, пресмыкающиеся под его ногами.
Постепенно наши кони перешли на шаг. Теперь, когда я знал, что тела Дракулы на месте битвы нет, я ещё больше уверовал в его "бессмертие". Дорога в страну орков пролегала близ Трёхмухинска, и прежде чем двинуться на поиски своего снаряжения, я решил заехать в город и ещё раз порасспросить о нём моего незабвенного Иллариона. Мы ехали медленно. Неторопливость нашего путешествия располагала к беседе. И мы невольно разговорились о том, о сём, о жизни и о бытие.
— Не стало порядку на земле росской, храмы жрецовые людьми полнятся, а храмы души пребывают запустении, — отец Клементий вернулся к своей излюбленной теме.
— Всё так серьезно? — скрыв свой сарказм под личиной учтивости, спросил я, беззаботно разглядывая окружающую местность. Почему беззаботно? А потому, что мы давно выбрались на третью гряду Осинового тракта — кругом степь, травка такая, что не спрячешься, деревья если и попадаются, то одиночные, и от дороги отстоят за пределами выстрела лучника. Одним словом, засады временно можно было не опасаться.
— Ещё как! — не заметив моего безразличия к мучившим его вопросам, мой спутник продолжил изливать душу. — Разбойники на дорогах балуют, что ни день — кого — никого ограбют, а то ещё и прибьют! С них станется.
— Кто балует? Лешалые?
— Да нет, говорю ж тебе — разбойники! Деревни-то как налогами да податями разорять стали, так многие в леса и подались.
"Ага, всё стало понятно: разбойники — это те, кто в леса только-только подался, а лешалые — они, вроде, как и не разбойники вовсе, а иной род — племя. Впрочем, о них и неслышно теперь, их, как я понял, во время последней войны почти под корень извели, но это так, к слову".
А спутник мой тем временем продолжал: — А в городах-то что творится?! Мракобесия, да и только! Улицы огнями разноцветными увешали, ночами не то, чтоб спать, игрища бесовские да песнопения блудные устраивают. Содом и Гоморра! И куда только власть смотрит! Э-хе-хе, хотя власть, она тут же, вместе со всеми блудует!