В окончание этой фразы дверь распахнулась, и на порог ступила Августина. Щёки её раскраснелись, брови сурово сдвинулись, высокая грудь вздымалась двумя холмами, длинные волосы волнами ниспадали на плечи, за которыми у неё висел длинный лук. В правой руке она держала меч, а в левой — короткий тонкий кинжал. Её взор метнулся вглубь хаты, и я увидел, как постепенно её лицо разгладилось, насупленные брови лукаво вздёрнулись, а на губах появилась едва заметная улыбка. Она облегчённо вздохнула.
— А я ужо испугалась. У крыльца понатоптано, а одни следы от сапог невиданных, ненашенских. Вот и подумала, уж не случилось ли чего, лиха какого? Татей не занесла ль нелёгкая? А это Вы, Николай свет Михайлович, вдругорядь к нам пожаловали. Здравствуйте, да и добры будьте!
Во время всего этого монолога я сидел дурень дурнем и, не отрывая глаз, следил за супругою Дракулы. Время, казалось, и не коснулось её. Августина стала ещё краше. Тело налилось статью, а в глазах появилась та самая мудрость, присущая только русской (Вот опять! О чём я — она же россландка) женщине. Похоже, мой пристальный взгляд не остался не замеченным. Её и без того румяное лицо стало медленно заливаться краскою.
— Да я ж кабанчика приволочила! — нашлась она и, чтобы скрыть неловкость, быстро развернувшись, выскочила из хаты.
— А где сынок-то Дракулы? — вдруг ни с того ни с сего спросил отец Клементий, рассеяно водя взглядом по закоулкам избушки.
— Ишь, какой шустрый! Едва в дом ввалился, а уже о самом сокровенном спрашивает. А и нет его здесь. В гостях он от матушки и от бабушки отдыхает. Здесь — то последнее время неспокойно стало. То орки, то люди злые по близости шастают, и не углядишь, как дом спалят! — Яга замолчала, а я понял, что темнит она. Ведь изначально и про Августину, что она здесь, помалкивала, лишь когда время подпирать начало, так про неё словно ненароком и обмолвилась. Да что ни говори, а жизнь с опаскою и к своим подозрения требует. Ведь и правда, а вдруг нас в плен враги захватят да всё выведают? А тут как — никак дитя малое.
— Так кому же вы ребёнка-то доверили? — чтобы хоть как-то отвлечься от образа Августины, спросил я у смеющейся над нашим любопытством Яги.
— Да у Лешего он, у Степаныча.
— Что? — воскликнули мы хором. — Он же нам ни сном, ни духом…
— Может, к слову не пришлось, а может и поостерёгся. Нынче всякие по тропинкам бродят. Может, вы — фантомные образы ходячие?
— Чего? — а хором у нас получается впечатлительнее, теперь всегда так надо делать. Кого хотим напугать, сразу хором бац — и в дамки.
— Да смеётся она над Вами, — Августина широко улыбнулась. — Вон он за стеной призрачной, в кроватке спит. Приболел он малость. Бабулька ему сонной ягодки животворной в молочко и добавила. Что ж вы думали, я своего дитятю в такое время от себя куда отпущу?
И то правда, какая любящая мать ребёнка от себя отлучит, пусть даже лучшему другу доверя?!
Поговорить мы хорошо поговорили, перекусили малость, а вот от ночлега отказались, на дела спешные сославшись. Хоть уж и вечерело уже, а в путь отправились. Чего женщин было стеснять да своим присутствием зло накликивать? Яга на дорогу нам порошка жгучего в туесок насыпала, того самого, что волкодлакам очень "по вкусу пришёлся", как она сказала, "на всякий случай". А вот волшбить да дороги ворогам запутывать она поостереглась. Волшбу хороший маг издалека чувствует, вот она и побоялась. Уходили не без сожаления. У всех своя причина была. Отец Иннокентий страдал по перине мягонькой. Клементий — по буженине, Ягой обещанной. А я… я и сам не знаю, отчего. Может, от столь малого времени, на беседу с Матрёной Тихоновной отведённую (Яга — то с нами не пошла, покой наследника графского хранить осталась), а может… сердце у меня тоже не железное, нет- нет, да и вздрогнет печалью тайною.
А вот ведь как я опять заговорил, прямо по — писанному, по — сказочному… А может, иначе и нельзя, когда кругом, куда ни кинь, сплошная сказка? Жаль, что сказка та больно грустная. Хорошо хоть Яга да Августина нашлись. Теперь вот Герга с Веленем искать пойдём. Только где их искать? Что ж, придётся вновь в орочьи владения возвращаться. Я решил — пешком пойдём, а коней наших у Яги покамест оставим, не нам, так им пригодятся.
— Я тебе, касатик, — шепнула мне на ухо Яга, когда мы стали прощаться, — опаску с собой дам, клубочек такой всевидящий. Чуть что нехорошее ему померещится, так он тебе о том тут же и подскажет, словно в уши шепнёт. А ежели совсем плохо станет, злодейство замыслит кто, враг подбираться станет, так он закричит тихим криком петушиным, тебе лишь слышимым. Я его, старая, в сундуках да котомках старинных выискала. Знала ведь, что лежит он где-то, а вот найти никак не могла. Еле-еле сыскала да для тебя сберегала, знала, что когда — никогда явишься.