Он сидел задницей на земле и рвал бороду. Это было странно. Борода у него и без того была жидковата.
— Мужик, ты что делаешь? — без обиняков спросил я, глядя на его садистское занятие.
— А тебе какое дело? — сердито отозвался он, даже не посмотрев в мою сторону. — Снова изгаляться пришёл, чернокнижник проклятый?!
Мне стало почти весело, кажется, меня приняли за кого-то другого.
— Это я — то проклятый? — меня стал разбирать смех. — Ну, мужик, ты нарываешься…
После этих слов сидевший в яме, кажется, сообразил, что наверху происходит что-то не то. Он оставил своё творческое занятие и, слегка наклонив голову, покосился вверх левым глазом. Кажется, долгое пребывание в темноте немилосердно отразилось на его зрении. Во всяком случае, разглядывал он меня долго.
— И кито ты такой будешь? — наконец спросил, и его руки снова потянулись к всклокоченной бородёнке.
— Да как сказать? Имя назвать — так оно тебе, почитай, ничего не скажет, а фамилию? Фамилия моя слишком известная, чтобы вот так каждому встречному — поперечному выбалтывать.
— Не томи, — не выдержав моих разглагольствований, взмолился сидевший в яме пленник. — Ответствуй, человек ли? Росс ли праведный?
Что ж, измываться над несчастным дальше охоты не было. Я присел на корточки, и чтобы наверняка быть понятым, дважды произнёс одно и то же.
— Да росс я, росс, а ты кто такой будешь?
— Пленник! — глупо таращась и так же глупо ответив, мужик вновь вцепился в свою бороду.
— Да это я и без тебя вижу. Кто ж ты ещё, коль в столь стеснённых обстоятельствах пребываешь? Ты мне скажи, кто ты по природе своей есть, вурдалак? Оборотень? Али магик великий? — кажется, от последних слов моего мужика передёрнуло. Неужели и впрямь магик? Мужик замялся, признание давалось ему с трудом.
— Так ведь ежели правду скажу, небось и не поверишь?!
— Почему же? Правду — её всегда понять можно, это принять сложнее, а вот понять…
— Так ведь я впрямь могучий чародей, волшб по — нашему.
— А что ж ты тогда в яме сидишь? Коль чародей великий, тебе бы только слово молвить и фьють…
— Говорил, не поверишь… — горестно повесил голову сидевший в яме.
— А ты растолкуй? — я не решался его вытащить, пока не выяснил, кто он и откуда. Житиё средь существ странных приучает к осторожности. Вот и меч мой молчит, дабы поперёд что лишнее не высказать. Меж тем пленник поскрёб пятернёй кучерявую голову.
— Тут дело такое, — он снова задумался, затем махнул рукой, словно решив про себя, что хуже уже не будет и, похоже, вовсе не надеясь на мою понятливость, буркнул: — Могущество превращается в ничто, когда ты ограничен пространством. Это только чёрная магия из костей да духов смертных, зло окутывающих, из сопредела всюду проникающего, в наш мир является. А наша волшба — она светом самой природы сбирается… тебе дарится… в твоих руках копится…
— Ага, кажется, понял. — Я невежливо перебил говорившего. — Я уже где-то подобное слышал. Так значит, что получается, в земле сырой сидя, природной силы и собрать невозможно?
— Да поймите! — пленник молитвенно сложил руки. — Не в простой я яме сижу, а в хлипи могильной. Мертва та земля! Где уж тут ей силу давать, последнее с меня выбрала! — что ж, в такой расклад можно было и поверить.
— А зовут-то тебя как, чародей великий? — с лёгкой насмешкой в голосе спросил я, вытаскивая из бокового кармана рюкзака тонкую верёвку.