— Родыч, тебя к Их Превосходительству! — вестовой из штаба красиво приподнялся в седле. — Срочно! — довольно лыбясь, он сжал круп коня коленями, разрывая в кровь конские губы, натянул поводья, затем дал в шпоры и умчался в направлении штабных палаток.
— Родыч, а ты, поди, так скакануть не смогёшь! — худой жилистый ратник по имени Михаил, или как его чаще звали, Михась, лукаво прищурившись, посмотрел на своего командира.
— А то! Где уж мне так скакать, на маршах да сражениях не больно наскачешься. Это у них тут в штабе прыть да удаль бесшабашная, а у нас, "быдл окопных", откель такой прыти взяться?! Пёхом в рейд пойдёшь по тылам вражеским, за недельку так наскачешься, что тут уж не до скачек. Как бы до баньки парной, да постельки тёплой косолапками измученными добрести. Мнится мне, неспроста генерал меня вызывает, сейчас чё ни чё да удумает. Вот и отдохнуть — то не дали. Вчерась, кажись, только возвернулись.
— Позавчера, — поправил его Михаил, не заметив иронии в голосе десятника.
— Вот и я об том же! Не успели отдохнуть, квасу с устатку отведать, как уже что-то в штабе измыслили. Да ладно, чего уж там! Пойду я. А вы тут мне чайку крепкого заварганьте, не ровён час, собираться придётся, а я чайку и не пивши?! — с этими словами десятник поднялся и, что-то бурча себе под нос, побрёл в сторону генеральских "апартаментов".
"Доколь, Ваше Величество, препятствия чинить да палки в колёса вставлять мне будут? Доколь вороги над людьми росскими измываться станут? Или нет… не так", — нынче воевода выглядел разгневанным — он репетировал и никак не мог отрепетировать свою речь перед государем. То ему хотелось разразиться праведным гневом, то явиться смиренным просителем, то бросить всё к чёрту и вернуться в войска простым ратником. Но, вспоминая взгляды провожавших его воинов, Всеволод вновь и вновь сдерживал рвущийся из груди гнев и возвращался к основной цели своего визита. Не в словах гневных, не в деяниях поспешных, неразумных, было его желание с королём видеться, а в единственном стремлении войску росскому, ему подвластному, пользу да заступничество произвести. Вот поэтому он и усмирил свой гнев, входя в королевские апартаменты.
— Нельзя к Его Величеству, нельзя! — первый советник заступил дорогу широко шагающему генералу. — Занят Его Величество. Государевыми делами занят.
— Ты, юродивый, поперёк меня не вставай! — генерал грудью двинулся на оторопевшего Изенкранца. — Переломишься! Мне до твоих интрижек дела нет! А войска, мне вверенные, в обиду не дам! — Всеволод Кожемяка слегка задел плечом задохнувшегося гневом советника и, не останавливаясь, ворвался в тронную залу. Хлопнув дверью, он защёлкнул щеколду и повернул торчавший из замочной скважины ключ. За дверью тут же раздался топот многих ног и робкие пока попытки открыть дверь.
— Ваше Величество! — сняв шлем, прямо от порога воскликнул раскрасневшийся от быстрой ходьбы воевода. — Не вели казнить, вели слово молвить! Тяжело нынче войску росскому. Нет нам помощи от государства родного. Но я так скажу, по — прямому, не по — писанному. Коли воевать ворога решили, так будьте добры радеть и способствовать! И нынче нужно мне для воинства росского мечей острых да копий длинных полтораста штук да ещё четыреста, стрел калёных — два воза не считано. Коней борзых да лошадей тяжеловозных пятьсот штук. Провизии да трав лечебных от моров и ран всяческих на всё войско с избытком. А ещё отряды создать особливые разрешение испрашиваю, с первейшей выправкою да задачами, ворогу непонятными. И положить тем воям оклад полуторный за труды и радения воинские. А ежели просьбу мою униженную не исполните, так — таки и в отставку подам сегодня же!