— Дыхни? — приблизив лицо к всё ещё сидящему с оторопевшим взором Евстигнею Родовичу, попросил я.
— Чего? — тот, кажется, не понял.
— Дыхни, — тихо, но настойчиво во второй раз попросил я, никак не желающего выходить из ступора десятника.
— А — у, — невнятно пробормотал тот, но просьбу мою выполнил. Так и есть: смесь чеснока и перегара. Если вдуматься, и впрямь вещь убойная, я — то и то чуть с верхотуры не сверзился. Итак, причина столь убийственного действия его слюны мне стала понятна. Теперь оставалось придумать, как её свойством воспользоваться. А оборотки тем временем вновь принялись за своё, столь неприятное для нас занятие. Только держались они сейчас подальше, и их маленькие злые глазки всё время взирали вверх в ожидании новой пакости. Нет, до них было не доплюнуть, а то, что они стали копать не у самого основания монолита, лишь на часок или другой отсрочивало нашу гибель. Когда будет выкопана приличная яма, край её под весом нашего камня всё одно обвалится и, аля-улю, гони гусей. Впрочем, теперь я уже знал, как помешать их планам. Помешать-то было совсем легко, а мне хотелось большего…
— Михаил, пошуми, посуетись малость, покуда мы с Родовичем покумекаем! — Михась молча кивнул, а я пересел поближе к нашему "руководителю".
— Чеснок есть? — десятник отрицательно покачал головой. — А самогон? — тот уставился на меня вытаращенными глазами, "мол, ты чего, совсем офигел, нешто б я сегодня так бежал, если б последние сто грамм не принял?" Так, ясно, и впрямь не врёт, что ж, тем хуже для него. Я незаметно подтянул к себе чей-то невостребованный колчан со стрелами, лежавший на небольшом уступчике и, никуда не торопясь, пересчитал стрелы с легко отличимым красным оперением. Тридцать одна, мне столько не нужно, для перестраховки я отобрал двадцать. Закрыв собой страдающего головной болью Родовича, я протянул их ему.
— Слюнявь! — прошипел я приглушённым шёпотом.
— Чаго? — вновь не понял меня десятник.
— Слюнявь наконечники.
— А- а- а, — протянул он, с трудом понимая суть сказанного. Наконец до него дошло. Отбросив все сомнения, он взялся за дело. На пятом наконечнике десятник скривился, сплюнул столь драгоценную слюну на камень и, зло покосившись на сидевших к нам спиной ратников, изрёк:
— Всё, чистка оружия и снаряжения, по три раза на дню! Это ж надо, железо всё исчаврило, грязью болотной покрылось! Уже я им припомню как своему старшому такое дело подсовывать…
— Не отвлекайтесь, десятник! — я поспешил спустить его с небес на землю. Вопреки моему ожиданию, тот больше не протестовал, а угрюмо насупив брови, (видимо, представляя, как он заставит безалаберных ратников до блеска драить оружие) продолжил своё сколь нужное и столь неприятное (в свете открывшихся обстоятельств) занятие. Наконец, всё было готово. Я осторожно сгрёб стрелы и, прикрыв их полой своего маскхалата, постепенно перебираясь от одного ратника к другому, отдавал им по одной-две стрелы и разъяснял, что и когда делать — одним словом, определял каждому цели. Основную роль в отведенном действе я отвёл Михаилу, и надо сказать, сыграл он отменно.
— Бей гадов! — надрывно заорал он пятью минутами позже того, как я закончил своё хождение. В его руке, словно по мановению волшебной палочки, появился тяжёлый лук, и длинная стрела, сверкнув белым оперением, полетела в направлении первой "жертвы". Сразу трое ратников, повскакивав со своих мест, метнули в сторону врага свои засвистевшие в воздухе стрелочки, но среди них не было ни одной с красным оперением, до поры до времени они оставались в оставленных подле ног колчанах. Первая стрела, выпущенная Михаилом, ударив стоявшего боком "вепря" и войдя в его тело лишь на две трети наконечника, вызвала переполох в рядах обороток, и они так стремительно рванули в разные стороны, что ни одна из стрел, выпущенных позже, не достигла своей цели. Раненный "вепрь", если, конечно, царапину на его боку можно было назвать раной, взвыл и, разбрасывая лапами землю, бросился в сторону близлежащего кустарника, но на полпути остановился, принюхался и, поняв, что никакая опасность в виде подло подсунутого яда ему не грозит, помахивая хвостиком, повернул обратно. Видя его безмятежное спокойствие, и остальные оборотки стали постепенно упокаиваться, и вскоре, понукаемые грозным рёвом своего вожака, приближаться к месту "проведения работ". От первых, вновь полетевших в них, стрел они сперва вздрагивали и пытались уворачиваться, но видя, что они не приносят им никакого вреда, обнаглели и, кажется, даже стали хвастать друг перед другом количеством стрел, утыкавших их тела. Во всяком случае, складывалось впечатление, что некоторые из гадин специально подставляют себя под наши удары. Что ж, время пришло! Я как бы ненароком подтолкнул стоявшего передо мной Михася. Тот только этого и дожидался.