Неожиданно Саэко осознала, что в этом светлокожем студенте есть что-то от персонажа пьесы театра Кабуки о старых развратных кварталах. Это как-то подтолкнуло её сразу перейти к осуществлению задуманного ею плана. Из своей сумочки она достала листок бумаги, губную помаду и попыталась что-то написать ей. Но это получилось очень неуклюже, и она попросила у Тосики его авторучку.
— Что вы собираетесь делать?
— Это секрет, — сказала она и, закрывая левой рукой листок бумаги от глаз Тосики, написала: «Я пришлю за вами машину попозже. Пожалуйста, приходите. Я устраиваю приём в вашу честь». И затем она добавила строчку более мелкими иероглифами: «Я обещаю заранее избавиться от моего молодого спутника».
Улыбаясь себе, она сложила листок на глазах у Тосики и продолжала держать его в руках.
— Пошли, Тоси. Закажи счёт.
— Так рано? Будут ещё представления.
— Этого достаточно. Я получила общее представление. Мы поговорим на улице.
Она смотрела прямо на оркестр. Хотя и с нежеланием, студент сразу вскочил и пошёл выполнять указание. Когда счёт был готов, Саэко небрежно оплатила его, отсчитывая банкноты из своей сумочки. Поблагодарив официантку, она сказала:
— Пошли, — и отправилась сама через танцплощадку, избегая танцующих пар, прямо туда, где сидел Онодзаки, играя на гитаре. Её элегантный, надменный внешний вид привлёк к себе всеобщее внимание, но она была к этому полностью равнодушна. Она передала записку Онодзаки и присоединилась к студенту.
— Теперь пошли.
На улице стало ещё темнее, и свечение разбросанных по небу звёзд казалось ещё ярче. Тосики не стал ждать, когда Саэко начнёт говорить.
— Тётя Саэко, вы собираетесь где-нибудь встретиться с этим мужчиной?
— Да, — ответ был коротким и чётким. — Прежде всего я собираюсь расспросить его об этом кабаре. Я хочу знать о нём всё.
— Может, мне лучше тоже послушать его.
— Я думаю, что лучше нет, — легко отпарировала она.
— Но, тётя. — Его голос был нежным, как у женщины, и он как бы обволакивал и крепко вцеплялся в неё. — Если я буду присутствовать, то смогу определить, говорит он правду или нет. Я в этом уверен.
— Это не имеет для меня большого значения, так как я уже всё хорошо себе представляю. Это кабаре уже достигло своего предела.
— Вы так думаете?
— Вид посетителей убедил меня в этом. Пьют и танцуют как помешанные. В этом есть что-то нездоровое. Атмосфера обманчива, если не иметь опыта в подобных делах, но здесь это настолько бросается в глаза, что каждому видно. Все их посетители это послевоенные миллионеры, но у них нет постоянной клиентуры. И её не может быть, если они будут продолжать вести дело таким образом. Это место одноразового посещения, поэтому им и нужны голые танцовщицы. А высокая цена отпугивает клиентов. Для подобного рода заведений самое лучшее, что можно сделать, это быстро создать ему высокую репутацию, а затем продать его, ибо как только новизна пройдёт, оно ничего не будет стоить. Невозможно долго продержаться, если каждый день приходится затягивать всё новых клиентов. Если бы у меня было кабаре, я бы вела дело по-другому, и одни и те же клиенты приходили бы ко мне, пока у них не кончатся деньги.
— А вы собираетесь открыть кабаре, тётя Саэко?
— Я думаю об этом. Но это трудно, и я пока к этому не готова. Ну, на этом кончим, я что-то уже устала. Спасибо за вечер.
Но студент не собирался возвращаться и продолжал идти рядом с ней.
— Тётя, я слышал, что где-то продают кокаин.
— Это опасная вещь, Тосики. С ним надо быть осторожнее, чем с другими. — Но определённо этот вопрос не расстроил её. — Если тебя это интересует, я узнаю и скажу тебе в следующий раз, когда мы встретимся. Куда ты направляешься? На Гиндзу?
— Я ещё не решил. Но я думал, что я проведу этот вечер с вами.
Машина, которую Саэко послала за Онодзаки, пересекла Гиндзу, въехала в Цукидзи и остановилась около толстой бетонной стены.
— Мы остановимся здесь, иначе могут быть неприятности, если мы припаркуемся около ворот.
В почти полной темноте Онодзаки мог различить, что они подъехали к большому ресторану. Ворота были закрыты, но деревянная дверь сбоку легко открылась, и он вошёл внутрь. Он почувствовал запах цветущей сливы, белые ветви которой падали на каменные фонари. Выложенная камнем дорожка вела к освещённому входу. Встретившая его служанка заявила, что его уже ждут.
Он присел на низкую скамейку из красиво отполированного кипариса, чтобы снять ботинки, и ему стало стыдно, что их подошвы были покрыты трещинами.
— Сегодня холодная ночь.
— Да, это верно, — ответила служанка.
Неожиданно стало вдруг прохладно. Слегка нагнувшись, служанка провела его по коридору и вверх по лестнице. Здание было великолепно построено из ценных пород старого дерева и удивительно избежало бомбёжек и пожаров военного времени.
— Пожалуйста, сюда, — сказала служанка, открыв раздвижную перегородку, и показала внутрь.
— О, он появился, — раздался голос Саэко из следующей комнаты. Художник снял пальто, и ему навстречу вышла молоденькая гейша, волосы которой были уложены в традиционном стиле. Саэко ожидала его в соседней ярко освещённой комнате с ещё четырьмя гейшами, молодыми и старыми, которые все сидели в церемониальных позах, когда он вошёл.
— Как красиво! — воскликнул Онодзаки.
— Я собрала их вместе специально для вас.
Самая старшая гейша поклонилась ему, положив руки на пол, и сказала с деланным удивлением:
— Но ведь господин вошёл через задний вход!
— Как будто он пришёл к своей любовнице. Как мило! — ответила Саэко, пригласив Онодзаки занять почётное место во главе стола. — Но говорите, по крайней мере, «задняя калитка», «задний вход» звучит немного…
— Очень современно. В наши дни, как для любовников, так и для патронов всегда задний вход.
Художник сел на почётное место в небольшой нише, перед ним горела своего рода жаровня, которая излучала тепло. Он всё ещё продолжал мигать от яркого света, рассматривая сидящих вокруг женщин.
— Это всё неправда! — его слова прозвучали преувеличено громко. — Япония остаётся Японией!
— А я думала, что вам нравится больше Индия, — шутливо сказала Саэко, поправив накинутое на её плечи пальто. — После возвращения в Японию я стала носить западную одежду. Именно поэтому я устроила так, чтобы эти женщины пришли с традиционной японской причёской и в кимоно. Я подумала, что вам это понравится.
— Я не представлял себе, что гейши ещё остались в развалинах Токио.
— Немногие, совсем немногие выжили, — сказала с улыбкой старая гейша. И продолжала: — Но это конец. Мы вымираем, и ничего нельзя сделать. Направление ветра переменилось, и нас благосклонно сохраняют для развлечения иностранных гостей, подобно традиционному театру кукол и императору. Затем, я полагаю, нас отправят в музей. По крайней мере, мы ещё здесь, но кто же будет продолжать нашу профессию, когда нас не будет? Молодые девушки предпочитают кабаре и танцевальные залы. Это намного легче для них.
— И они живут также в совершенно другом мире.
— Мир перевернулся вверх тормашками, госпожа Такано.
— Тем не менее, я уверена, что гейши будут всегда.
— А как обстоит дело с новыми недавно принятыми правилами. Они, кажется, называются «Закон о труде».
— Ах, вы учёный!
Старая гейша постучала себя по груди и отвернулась.
— Нам было легче дышать в тени солнца. Мы получили другое образование, и всё было тогда по-другому. Сейчас нас вытащили на яркий свет совершенно неожиданно, и всё стало ужасно плохо. Но это время, в которое мы живём. Люди осмелели, употребляют иностранные слова: абэкку, кисс, эротика. Они, конечно, понимают, о чём говорят, а у меня голова болит, каждый раз, когда это слышу. Скоро по Японии нельзя будет ездить, если знаешь только японский язык.
— О, я так не думаю, — сказала Саэко. — Но, пожалуйста, выпейте что-нибудь. Господин Онодзаки, вы пришли поздно, так что вам надо выпить. Молодые леди, сидящие там, обслужите его.