Когда поезд остановился на станции Ист-Накано, он вздрогнул от звука открывающихся дверей, вскочил со своего места и тяжёлой походкой вышел на платформу. Кёго последовал за ним. Обернувшись один раз на Кёго, он прошёл сквозь билетный турникет и вышел со станции. Они шли по дороге мимо ветхих лачуг и оставленных войной пепелищ. Толпа пассажиров, которая вместе с ними сошла с поезда, постепенно редела, и, когда Кёго догнал и поравнялся с молодым человеком, они были уже одни. Над чёрным холмом, который выходил на пустырь с обгоревшими остатками домов, поднималась поздняя луна.
Пройдя рядом с ним некоторое расстояние, Кёго заглянул ему в лицо.
— Эй, ты меня не забыл?
Молодой человек переложил портфель в другую руку, повернулся к Кёго, но продолжал идти.
— Кто вы?
— Ах, ты забыл? — улыбнулся Кёго. — Хорошо, я тебе напомню.
— В чём дело? — спросил он уже грубо. — Вы ведёте себя невежливо, неожиданно приставая ко мне подобным образом.
— Это правильно, к чёрту хорошие манеры. У тебя есть два выбора. — Голос Кёго был резким, не терпящим возражений. — Если ты живёшь со своими родителями, пошли к тебе домой и будем говорить в их присутствии. Если ты этого не хочешь, мы найдём место среди этих развалин, где никто нас не потревожит, и поговорим там. Что ты выбираешь?
Настойчивая сила воли, звучащая в голосе Кёго, казалось, заколебала его противника, но он сам сохранял полное хладнокровие, что было заметно даже в темноте.
Молодой человек попытался угрожать и заорал солдатским голосом:
— Вы что, хотите драться?
— Совершенно верно.
— Но я не хочу драться с таким старым человеком, как вы.
— Спасибо. Но ты не должен чувствовать угрызения совести. Может быть, я и выгляжу старше тебя, но я странствовал по всему миру, не пользуясь защитой какой-либо страны. Поэтому при любой опасности я должен был полагаться только на свои собственные силы и соответственно готовил себя. И вот я остался жив. Так что тебе нечего обо мне переживать как о противнике. Или ты, может, предпочитаешь, чтобы я отвёл тебя к твоим родителям?
— У меня жива только мать, отца у меня нет. В его голосе прозвучали нотки мольбы и чувствовалось, что он теряет всё своё мужество.
— Я понимаю. Тогда решим эту проблему между собой, — сказал Кёго спокойным голосом.
— А вы не могли обознаться? — спросил бывший жандарм.
— Трусливые отговорки. Я не хочу это больше слышать. Откровенно говоря, я сам был поражён, что ты оказался первым, кого я встретил, вернувшись в Японию! Человек, которого я меньше всего хотел видеть. — Кёго продолжал далее: — У меня крепкий характер. Я жил за границей долгое время и питался мясом. Может быть, в этом лежит причина. Но я думаю так потому, что я так долго был один среди иностранцев. Но я не такой как ты — коварный и жестокий. Прежде всего в своей силе я не опираюсь на других и не превращаюсь в слабовольного и трусливого человека, когда не обладаю властью, данной другими. То, что я решаю делать, я делаю сам. Я знаю, что ты был жандармом и должен был допрашивать меня, но это не оправдывает тебя. Ты без надобности издевался надо мной ради собственного удовольствия, потому что я не мог оказать сопротивления.
— Была война. Дело не в том, что я любил то, что делал, я выполнял приказ правительства. Всё, что я делал…
— Это не так. Ты выходил за рамки своих инструкций и за это должен нести ответственность.
— Я ошибался.
— Да, действительно, ошибался. Если ты признаёшь это, то возьми на себя ответственность, как мужчина. Я не говорю тебе: не сопротивляться. Как насчёт этого места? Вокруг вроде никого нет.
Ответа не последовало.
— Я сам когда-то служил, и я ненавижу тех, которые, потеряв меч или своё положение, превращаются в малодушных, ноющих людей. Дерись как мужчина.
Молодой человек стоял неподвижно как столб.
— Давай начинай, почему стоишь?
— Я не буду сопротивляться.
— Потому что ты думаешь, что не сможешь победить? Кто-нибудь должен врезать в твоё толстое бесчувственное лицо, чтобы ты начал понимать боль, которую другие чувствовали.
Кёго говорил медленно, подчёркивая каждое слово.
— Ты должен узнать, что такое боль, боль, которая заставляет людей кричать против их воли, плакать и выть подобно животным. Может, тогда ты поймёшь, что это не очень хорошо. Может, тогда ты поймёшь, что ты не должен обращаться с людьми так, как ты обращался со мной. Я старый человек, но мы будем драться на равных, и я собираюсь вбить этот урок в тебя. Вот здесь подходящее место для этого.
Он схватил руку молодого человека и мощным рывком вытащил его на ровное место.
— Если ты боишься драться из-за того, что я был старший офицер, а ты младший, то ты достоин ещё большего презрения, чем я думал. Это как мужчина с мужчиной.
— Давайте пойдём в полицию и поговорим там.
Кёго расстёгивал своё пальто.
— Такой молодой и такой беспомощный, когда тебе не на что опереться, кроме самого себя? Ты их тех, у которых нет угрызений совести и которые относятся к другим людям как к животным, стоит им получить немного власти.
Ветер был холодный, Кёго продолжал раздеваться. Он снял пиджак и начал развязывать галстук. Его противник мог видеть в лунном свете все медленные действия его рук. Внезапно он упал на колени и наклонился вперёд, опираясь руками на землю.
— Я поступил плохо, простите меня. — И он коснулся земли своим лбом.
Кёго посмотрел на него.
— Прекрати, это отвратительно. Похоже на представление в провинциальном театре. Я ненавижу мелодраму… Эти половинчатые компромиссы, может, и выглядят очень по-японски, но я не люблю их. Если я решил что-то сделать, то я должен довести это до конца. Иначе у меня будет дурной привкус во рту, и я не смогу спать. Ты причинил мне боль, поэтому прекрати эту подлую игру и вставай.
Кирпич или камень просвистел мимо головы Кёго и задел его ухо. В тот же момент он бросился на своего противника, который уже вскочил на ноги и собирался бежать. Первый удар Кёго пришёлся на его подбородок и уложил его на землю.
— Это не всё, — сказал Кёго. — Я буду ждать, когда ты почувствуешь себя лучше и встанешь. Я повторяюсь, но у меня нет пощады. Спешить некуда, я доведу это до конца.
Он вытащил сигарету и закурил её, закрывая ладонями рук пламя зажигалки от холодного ветра. Стоя неподвижно, он ждал. Его противник уже должен бы встать, но он оставался лежать в прежней позе. Кёго расслабился и наслаждался своей сигаретой.
— Эй, — позвал он. Его глаза постоянно следили за поверженным врагом, но его более мягкий тон указывал на возможность мира. — Ты узнал обо мне из письма, которое кто-то послал тебе, не так ли? И письмо было написано по-японски и женским почерком, не правда ли?
Ответа на это не последовало.
— Я всё это знаю, — сказал Кёго спокойным голосом.
ЦВЕТЫ
Когда поезд отошёл от станции Офуна, Тосики закрыл последний номер журнала «Сэкай», который он просматривал, свернул его в трубочку и оставил держать в руках. Его вообще-то не интересовали статьи в этом высокоинтеллектуальном журнале, но даже если бы он начал их читать, то всё равно бы ничего не понял. Тем не менее, у него всегда было смутное влечение к серьёзным научным проблемам, поэтому книги являлись частью его аксессуара подобно некоторым дамским сумочкам, которые не имели никакого практического значения для их обладателей. Тосики сформулировал себе реалистический взгляд на окружающий мир, в котором учёба была отодвинута на задний план как театральная декорация. Он считал, что послевоенный мир следует оценивать с практической точки зрения, ибо галопирующая инфляция поднимала цены буквально на всё, включая плату за обучение, и многие серьёзные студенты были вынуждены подрабатывать на стороне. Сам Тосики был уверен, что он достигнет того же, полагаясь на свои умственные способности, которыми он очень гордился. Он был глубоко уверен в том, что, сдав выпускные экзамены и создав себе таким образом первоначальный статус, он войдёт в этот мир на значительно более выгодных условиях чем, если бы всё время посвящал учёбе. Университету принадлежала только половина Тосики, а своей второй половиной он был светским человеком. Он не смотрел на окружающую его действительность, подобно многим молодым людям его возраста, как на мир полный страданий, когда в существующем беспорядке нужно обращаться к богу и тосковать по идеалам. Он верил в то, что добьётся успеха, и поэтому не чувствовал себя несчастным.