Улегшись, Мари начала мерзнуть. Лизон приготовила ей грелку из песчаника, однако ее было мало, чтобы прогнать холод, пронизывающий Мари. Ей не хватало Адриана. В течение многих лет каждую ночь она засыпала в его объятиях, счастливая и спокойная. Пылкие любовники ночью и прекрасно понимающие друг друга супруги днем, они с трудом переносили разлуку. И на этот раз причиной ее стал поступок Мари.
«Адриан, любовь моя! Что я делаю здесь, без тебя? Но ты сделал мне так больно… И у меня не получается тебя простить!»
Гнев улетучился, но остались боль и сомнение. Мари плакала, пока сон не сморил ее. Она уснула на одной половине кровати, прижимая к груди вторую подушку.
***
На следующее же утро Мари отправила Адриану телеграмму, в которой сообщила, где она, но ничего больше. В этот свой незапланированный приезд она могла больше времени проводить с внуками, обстоятельно поговорить с дочерью. Жарко натопленный большой дом укрыл ее своим надежным крылом. В каждой комнате та или иная вещь будила в ней воспоминания. Все напоминало о годах юности. В эти несколько дней она размышляла о своей жизни в статусе супруги доктора Меснье, о пройденном пути, о счастливых моментах, о своих печалях.
В четверг утром, все еще раз хорошо обдумав, Мари наконец решила, как будет действовать. На первый этаж она спустилась уже более уверенным шагом и за завтраком уведомила Лизон о своем решении.
— Я собираюсь в Брив. Навещу Матильду и попрошу ее приютить меня на несколько дней. Завтра вечером я заберу Камиллу из коллежа. Она не должна страдать из-за нашей размолвки. Скажу ей, что субботу и воскресенье мы проведем в городе. Сходим с ней на рынок Бон Марше, купим несколько безделушек…
— Мама, тебе все равно придется рано или поздно вернуться домой! — сказала Лизон. — Ты не сможешь жить неделю у Матильды, а потом у Поля в Тюле! У них меньше места, чем у нас. Если хочешь, возвращайся в понедельник в «Бори».
Они могли бы еще долго говорить об этом, но им помешал троекратный стук во входную дверь. Лизон пошла открыть и через минуту вернулась с телеграммой в руке. Вид у нее был растерянный.
— Это тебе, мам! Из Обазина.
Мари развернула листок и быстро прочла. Она моментально побледнела, руки у нее задрожали.
— О нет! Послушай только, дорогая: «Нанетт очень больна, требует тебя. Очень беспокоюсь о ней. Твои ученики тебя ждут. Мать Мари-де-Гонзаг в недоумении. Адриан».
Потрясенная Мари прижала руку к сердцу и пробормотала с виноватым видом:
— Господи, что я наделала, Лизон! Я оставила бабушку Нан, а она так кашляла! И школу! Как я могла забыть обо всех них? Я должна была выйти на работу во вторник, то есть позавчера! Господи, я и правда потеряла голову! Лизон, мне так стыдно за себя! Мне нужно было остаться с Нанетт! Бедная, она нуждается во мне! Она же ничего не понимает! Скажи скорее, в котором часу поезд на Лимож?
Лизон, как могла, постаралась успокоить мать:
— Не волнуйся так! Венсан отвезет тебя на вокзал, и ты сядешь на поезд, который отправляется в час дня. Все будет хорошо!
Мари словно бы вернулась с небес на землю. Всю обратную поездку она осыпала себя суровыми упреками, злилась из-за того, что позволила гневу овладеть собой, повела себя совершенно безответственно! Учительница с ее опытом забыла о начале занятий! Невероятно! Мать Мари-де-Гонзаг пребывает в полнейшем недоумении и наверняка сердита на нее! Кто заменил Мари на уроках? Однако самым серьезным поводом для тревоги была болезнь Нанетт.
«Как могла я оставить мою дорогую Нан? Она ведь еще в праздники очень плохо себя чувствовала…»
Теперь самым большим страхом Мари, который она пыталась гнать от себя, было приехать слишком поздно и столкнуться с необратимым.
— Господи, сделай так, чтобы моя Нанетт была еще жива! — молилась она шепотом. — Она заменила мне мать, которой я не знала! Я не хочу ее потерять! Если она угаснет, когда меня не будет рядом, я себе этого не прощу!
Дорога показалась Мари бесконечной. Она бросилась к дому, как только вышла из автобуса. Когда она открыла дверь, у нее возникло ощущение, что она не была здесь вечность. А ведь она уехала всего четыре дня назад! Сердце неистово колотилось, ноги подгибались. Ее одолевали такие разные, такие противоречивые эмоции. Однако реальность была такова: это ее единственный дом и она никогда не сможет его бросить. Мари наконец осознала, и ей на это понадобилось всего пару секунд, что она — не из тех женщин, которые разводятся.
Бегство не решает проблем… Мари понимала, что ей вновь придется столкнуться со сложной ситуацией и найти из нее выход. Альтернативы не было.
Она поставила чемодан и как раз снимала пальто, когда дверь смотрового кабинета резко распахнулась. Застигнутая врасплох, она испуганно обернулась. Мари еще не решила, как будет вести себя с мужем. В белом расстегнутом халате поверх серого твидового костюма, того самого, который Мари нравился больше других, он с удивлением смотрел на жену. После нескольких секунд молчания, в течение которых супруги со смущенным видом смотрели друг на друга, доктор Меснье сказал тихо:
— Ты уже вернулась? Спасибо, что поторопилась! Нанетт плохо, а я не могу все время быть с ней, у меня много пациентов. Жаннетт приходит каждый день, но состояние старушки ухудшается…
— Какой диагноз ты поставил? — спросила Мари испуганно. — Говори!
— Надо готовиться к худшему. Она не может встать, отказывается есть…
Мари вздохнула с облегчением: Нанетт жива, значит, еще не все потеряно! Она будет о ней заботиться, и та поправится! Мари разулась и, не говоря больше ни слова, вошла в комнату своей свекрови. Ставни были закрыты, от печи шло приятное тепло. Нанетт лежала на безукоризненно белой простыне, смежив веки и сложив руки на груди. Зрелище леденило кровь. Если бы муж не успел рассказать, в каком состоянии пребывает его престарелая пациентка, Мари подумала бы, что находится в комнате умершего, где не хватает только свечей. Черты лица Нанетт заострились, она была бледна, волосы слиплись от пота. Мари подошла к кровати и прошептала:
— Нан, дорогая! Я пришла! Ты меня слышишь?
Нанетт не ответила, но приоткрыла один глаз. Невзирая на жар и слабость, она нашла в себе силы послать невестке сердитый взгляд, в котором читался упрек.
— А, приехала? Не слишком ты торопилась! Как ты могла так поступить, Мари, — бросить меня на произвол судьбы? Когда я не могу встать с кровати! Я умираю!
— Нет, моя Нан, ты не умрешь! И лучшее доказательство тому — ты опять заговорила на своем любимом патуа! Ты в здравом рассудке, а я здесь, рядом с тобой! Прости, что уехала так внезапно и не предупредила тебя! Ты же знаешь, я ни за что тебя не брошу! Я слишком сильно тебя люблю!
Мари присела на край кровати и обхватила своими прохладными ладонями руки приемной матери, шершавые, с узловатыми пальцами из-за тяжелой работы на ферме и по хозяйству.
— Нанетт, мне сказали, что ты не ешь и у тебя нет сил встать. Неужели ты сдалась? Только не говори, что ты разучилась противостоять неприятностям, как раньше! Я приготовлю тебе чашку кофе из цикория, а потом сварю густой суп.
Старушка приподнялась, опираясь на локоть. Ее глаза лукаво поблескивали.
— Мне сразу стало лучше, моя курочка, как только я увидела тебя. Это стыд — бросать своего мужа и бежать непонятно куда! Я знаю, что немало кумушек треплют языками в эти дни! Жена и мать не убегает из дома без причины… А твой Адриан прав, чтоб ты знала! Девчонка, которую ты хочешь взять в дом, вполне может остаться у монахинь!
Мари онемела от удивления. Значит, Нанетт все известно… Она нарочно прикинулась умирающей, чтобы заставить Мари как можно скорее вернуться в Обазин!
— Нан, тебе рассказал Адриан?
— Я, может, и больна, но еще не оглохла! Слышала, как вы ссорились в тот день! Я не спала. А ты кричала на весь дом. И твой муж тоже. И я сказала себе: опять в доме неприятности, и опять из-за Леони! Даже мертвая, она переворачивает все вверх дном! Теперь через свою незаконнорожденную дочку!
— Нанетт! — прикрикнула на старушку Мари, не веря своим ушам. — Перестань немедленно! Никогда больше не называй так эту девочку, слышишь? Я знаю, что ты никогда не любила Леони. Но она была моей названной сестрой, и я хочу, чтобы ты это помнила!